— Мужайтесь же! Бог поможет вам… Прощайте! — заключил фельдшер. — Ночью я еще зайду к вам согласно инструкции начальства. Проклятый жид, — он говорил о Кунце, — воображает, что я один из вернейших его агентов, но он жестоко ошибается… Довольно было всего! Пора вспомнить Бога. Прощайте, ночью я зайду.
И фельдшер вышел.
Это был тот самый Савельев, о котором мы уже упоминали, он служил в этом сумасшедшем доме почти с самого дня его основания.
Что произошло между ним и Кунцем, точно сказать нельзя, но в настоящую минуту этот человек, движимый, вероятно, местью, собирался искупить свои старые грехи, которых было так много на его душе, еще недавно косневшей в разврате.
Была глухая ночь. Лампы в длинном коридоре чуть мерцали, убегая вдаль бесконечной цепью огоньков.
Кругом было тихо как в могиле.
Вдоль стены пробирались два человека: один был сухощавый, годы которого определить было очень трудно, другой был фельдшер Савельев. Оба шли тихо, почти крадучись.
Вот они остановились около одной из многочисленных дверей с решетчатыми форточками, Савельев, так же крадучись, прошел дальше, а «сухощавый» отворил дверь всунутым в его руку ключом и вошел в камеру.
Задремавший было Долянский дико вскинул на него испуганные глаза. Перед ним стоял совершенно незнакомый ему субъект. Испитое лицо его и немного косые глаза не внушали к нему симпатий.
Но вот этот человек осторожно наклонился, вынул нож и стал ловко перерезать ремни.
Будучи уже освобожден, Долянский продолжал лежать неподвижно, предполагая, что все совершившееся с ним есть сон.
Но вот человек стал оттирать его опухшие руки и ноги и прошептал:
— Не имеете ли вы силы встать? Помните при этом, что если вы не подниметесь, то вы пропали.
Теперь Долянский понял, что это все с ним творится в действительности, и, к удивлению таинственного освободителя своего, быстро вскочил на ноги.
— Скажите, кто вы? От кого? — спросил он.
Но незнакомец, приложив палец к губам, указал кивком на дверь: — Потом узнаете все. Ступайте так, как есть, в белье, там вы найдете одежду.
— Где — там?
— Увидите! Молчите.
И вот вновь по коридору крадутся две фигуры. Одна в ночном к белье, другая в платье не то фабричного рабочего, не то приказчика.
— Тише, тише! — говорил проводник Долянского, когда последний, покачиваясь от слабости, хватался за сетки проходимых дверей. Вот они прошли мимо памятной ему ванны. Вот и винтовая лестница. Там есть черный ход. На лестнице было совершенно темно, откуда-то снизу пахнуло резким холодом осенней ночи.
Ощупью Долянский спустился вниз и увидел в открытую дверь красивый ландшафт, облитый лунным светом. Вправо виднелась густая чаща сада. Туда они и направились.