Он мог бы уничтожить этого преступника, но тогда на него легла бы ответственность за тот мир, который возникнет после этого поступка. Здравый смысл говорил, что мир от этого станет только лучше, но он твердо знал, что здравый смысл и судьба — это два взаимоисключающих понятия.
— Да, мой фюрер, — сказал Штефан, — будь я изменником, я бы поступил именно так. И меня беспокоит, что настоящие изменники в Институте могут рано или поздно додуматься именно до такого способа покушения.
Гитлер побледнел.
— Завтра я закрою Институт. Ворота не будут функционировать, пока я не очищу весь Институт от предателей.
«Надо надеяться, что бомбардировщики Черчилля тебя опередят», — подумал Штефан.
— Мы одержим победу, Штефан, и в этом нам поможет твердая вера в наше великое предназначение, а не какая-нибудь гадалка. Мы победим, потому что это наша судьба.
— Да, это наша судьба, — согласился Штефан. — Правда на нашей стороне.
На лице безумца появилась улыбка. Под внезапным наплывом чувств, неожиданным по контрасту с прежним настроением, Гитлер заговорил об отце Штефана Франце и днях их молодости в Мюнхене: тайные собрания на квартире Антона Дрекслера, встречи в пивных «Хофбройхаус» и «Эберлброй».
Некоторое время Штефан слушал, изображая глубокое внимание, но, когда Гитлер заявил о своей постоянной и неизменной вере в сына Франца Кригера, Штефан поспешил воспользоваться этим моментом.
— Моя вера в вас, мой фюрер, непоколебима, а преданность не имеет границ.
Он поднялся, вытянул руку в приветствии, а другой нащупал кнопку на поясе под рубашкой и объявил:
— Теперь мне надо возвращаться в будущее, мне еще немало придется подтрудиться для вашего блага.
— Как, вы уходите? — удивился Гитлер, поднимаясь с кресла. — Разве вы не останетесь в вашей собственной эпохе? Почему вы хотите отправиться туда, когда вы сняли с себя подозрения?
— Кажется, я догадываюсь, где прячется этот предатель Кокошка. Его надо отыскать и доставить обратно, потому что, наверное, только Кокошка знает имена предателей в Институте и может их открыть.
Он быстро отсалютовал, нажал кнопку на поясе и покинул бункер прежде, чем Гитлер успел что-либо сказать.
Он возвратился в Институт вечером шестнадцатого марта, в тот самый день, когда Кокошка отправился за ним в погоню в горы Сан-Бернардино, чтобы никогда не вернуться обратно. Штефан сделал все, что было в его силах: он договорился об уничтожении Института и посеял в Гитлере недоверие к любой информации, исходившей оттуда. Он мог бы ликовать, если бы не терзавшая его мысль об отряде СС, который преследовал Лору в 1989 году.