— Значит, ты видишь во сне Вилли Шинера? — спрашивал доктор, сидя рядом на диване в небольшом кабинете, выделенном для него в приюте.
— Я только два раза его видела. И то в ночных кошмарах. У всех детей бывают ночные кошмары.
— Нина тебе тоже, конечно, снится. Это тоже кошмары?
— Совсем нет! Это хорошие сны.
Доктор был удивлен.
— А когда ты вспоминаешь Нину, тебе грустно?
— Да. Но я… Я также вспоминаю, как весело нам было ездить по магазинам, как мы примеряли платья, свитеры. Вспоминаю ее улыбку и смех.
— А угрызения совести? Ты чувствуешь себя виноватой в том, что случилось с Ниной?
— Нет. Может быть, Нина не умерла бы, если бы я не пришла в гостиную и не привела за собой Шинера, но я не испытываю чувства вины. Я старалась быть хорошей приемной дочерью, и они были счастливы со мной. Просто жизнь преподнесла нам большой сюрприз, но это не моя вина. Сюрприз — это всегда сюрприз, от него не спрячешься.
— Сюрприз? — переспросил доктор в недоумении. — Значит, ты считаешь, что жизнь — это череда неожиданностей? Как в немой комедии?
— До какой-то степени.
— Значит, жизнь — это комедия?
— Нет, жизнь — вещь серьезная и смешная одновременно.
— Разве это возможно?
— Если вы этого не понимаете, — сказала Лора, — то, наверное, вопросы должна задавать я.
Лора заполнила целые страницы следующей тетради своего дневника замечаниями о докторе Буне. О неизвестном ангеле-хранителе там не было ни строчки. Она даже старалась не вспоминать о нем. Он ее подвел. А Лора привыкла рассчитывать на него. Усилия, которые он приложил для ее спасения, заставили ее почувствовать себя особенной, и эта мысль служила ей опорой после смерти отца. Теперь она раскаивалась, что посмела надеяться на кого-то, кроме себя, когда речь шла о ее жизни. Она по-прежнему хранила, но больше не перечитывала ту записку, что он оставил на столе после похорон отца. И с каждым днем прошлые подвиги ее хранителя во имя ее блага все более казались вымыслом, нечто вроде сказок о Санта-Клаусе, которым она давно не верила.
В день Рождества девочки вернулись к себе в комнату нагруженные подарками, полученными от благотворительных обществ и просто отдельных жертвователей. Вечер завершился пением рождественских песен, и Тамми удивила Лору и близнецов, присоединившись к хору. Она пела негромким, дрожащим голосом.
Прошло еще немного времени, и она почти перестала грызть ногти. Она еще не преодолела целиком свою замкнутость, но казалась более спокойной и довольной собой, чем когда-либо прежде.
— Теперь, когда нет этого извращенца, — сказала Тельма, — она, смотришь, и оправится.