Сара позаботилась о моей маме, помогла ей встать на ноги и
повела к машине Холдена. Я не мог себя контролировать.
Остаток дня прошел примерно в том же духе. Люди приходили
и уходили, приносили еду, которая нам была не нужна, и без конца
выражали соболезнования. Я хотел, чтобы все просто ушли.
Разошлись по домам и позволили нам самим справляться с нашим
горем. К четырем вечера с меня было достаточно. Если бы еще
хоть один человек сказал, как ему жаль, я бы закричал. О чем они
вообще сожалели? Они ведь не заставляли моего отца сесть
пьяным за руль.
— Как ты? — присаживаясь рядом со мной на скамейку у
пианино, спросила меня мама, которая сама еле держалась.
— Я в порядке. А ты?
— Нет. Совсем не в порядке, но буду. Я криво усмехнулся.
— Я не понимаю, мам. Зачем ему бы ему это делать? Мне
кажется, что в любую секунду из-за угла появится Эштон Кутчер.
Как будто это все большая долбаная шутка.
— Осторожно, приятель, — отчитала она, — Я знаю. Я тоже
не понимаю, Блейк. Действительно не понимаю. Мы вызывали
такси, выпив пару бокалов. Я не знаю, зачем он сел за руль. Твоя
бабушка — единственная, кто сказал что-то разумное.
— Правда? И что же? — спросил я, видя, как дядя Тим утешал
мою бабушку.
Теперь, он ее единственный сын.
— Она говорит, что пришло его время. И неважно, случилось
бы это, когда он спал или еще как. Просто пришло его время.
— Это дерь…это херн... Он умер, потому что напился и
пытался доехать до дома.
— Милый, он оставил нас не специально. Он бы никогда так не
поступил. Ты ведь знаешь это.
— Ага, поэтому он сел за руль пьяный. Где Дженни? — спросил
я, оглядываясь.
Моя мама похлопала меня по коленке, печально улыбаясь, и
сообщила мне, что видела ее наверху. Я встал со скамейки и
поднялся в свою комнату.
Серьезно? Мой отец лежал в земле, а она спала? Весь мир
полетел к чертям. А Дженни свернулась калачиком, подтянув свои
ноги в черных колготках к груди. Моя кожаная куртка прикрывала
ее обнаженные руки, и, если бы я моментально не разозлился, что
она спала в такое время, я бы подумал, что это самое милое, что
я когда-либо видел.
— Иди сюда, — сказала она, слегка приподняв ресницы. Я лег
позади нее и испытал стыд, что разозлился. Она спала, потому
что чувствовала себя плохо. Она была горячей. В этом я тоже
обвинил своего эгоистичного придурка отца. Надо было ему
выбрать середину декабря, чтобы покончить с собой.
— Ты в порядке?