Стоит только замолчать (Болл) - страница 88

Я часто нервничал. Не стану утаивать, чуть ли не каждую ночь я просыпался в холодном поту, со страхом, что что-то пошло не так. Вдобавок Дзоо меня иногда разыгрывала. Приходила в слезах, объявляя: он отрекся, он сознался, а потом хохотала, увидев на моем лице ужас. Не смешно, говорил я ей, а она смеялась. Дзоо, Дзоо, говорил я. Ты твердокаменная.

Но когда приговор был вынесен, когда Сотацу попал в камеру смертников, я стал чувствовать себя немножко увереннее. Все же какая-то гарантия. А еще я опасался, что некоторые из моих исчезнувших уйдут из жизни. Они были уже старые. Люди иногда умирают – но именно этим смертям было бы трудно дать объяснение. А я ничего не мог предпринять, кроме как ждать, не мог даже выяснить, как там дела на ферме.

После нескольких месяцев в камере смертников Сотацу начал вести себя странно. Стал записывать на бумаге что-то странное. Стал разговаривать с надзирателями. Я забеспокоился, что он вот-вот сломается. И тогда я сказал Дзоо, что хочу, чтобы она туда поехала и переспала с ним, если это удастся устроить. Я хотел, чтобы таким способом она привязала его к себе.

Она разрыдалась. Не пожелала этого делать. Я сказал: ты должна. У тебя нет выбора. Она сказала, что не станет этого делать. Я сказал: сделаешь. Так надо. Она собрала свои вещи и ушла. И больше не вернулась. Поехала ли она или нет – туда, в тюрьму, не могу сказать. Я ее никогда больше не видел.

На следующий день я услышал по радио новость.

В один весенний день, когда я был еще ребенком, Оду Сотацу вывели из его камеры. Его провели по коридорам. Его попросили удостоверить, что он – действительно он, и он это удостоверил. Другие это подтвердили. Его вводили в одну комнату за другой, проводили мимо статуй. Его поставили на плоский люк, и, когда был дан приказ, его повесили за шею и оставили в таком положении, пока он не умер.

Радио и телевидение оповестили об этом граждан. Была радость, но было и замешательство. Было много людей, которым хотелось знать, что же случилось с исчезнувшими.

Затем в городе Сакаи, ровно через неделю после казни, на улице появилась процессия. Это была процессия людей, одетых во все белое, каждый – в белом, а в голове колонны шел молодой человек, Сато Какудзо. Они были одеты наподобие кающихся, по старинным обычаям, он и все те, кто якобы исчез, те, за кого был казнен Ода Сотацу. Они по-прежнему были живы, и вот они проследовали процессией по улицам к зданию суда, а весь город ошарашенно разглядывал их. Там, на ступенях у входа в суд, Сато Какудзо произнес речь перед прессой и перед толпой, которая собралась, увязавшись за процессией. В своей речи он обвинил общество в преступлении, которое оно совершило, объявил, что произошло убийство безвинного, Оды Сотацу, и что в последующие дни, в последующие годы другие тоже будут казнены при полном отсутствии доказательств.