— Нет, ничего у меня не развешано. Я птичек не люблю, а на этих плакатах птичка нарисована.
— На птичек тоже забей. Слушай, давай спать ложиться, поздно уже — домой я тебя не пущу. Я себе на диване постелю, а ты ложись здесь.
— Ты меня, может, и не пустишь домой, но я все-таки пойду.
И все же они легли спать. Слово «спать» тут не совсем уместно — оба весь остаток ночи не спали. У Ленки было странное чувство, будто ничего не происходило, на душе не было никакого камня, как это обычно бывает, и даже сердце не болело. А сердце у Ленки всегда болело в критических ситуациях. Она не хотела, чтобы наступало утро. Но утро наступило. «Кто бы сомневался», — подумала Ленка. Они с Кораблевым одновременно сделали вид, что проснулись.
— Доброе утро, — как ни в чем не бывало, весело сказал Кораблев.
— Доброе, — с сомнением ответила Ленка.
Чуть позже она начала сомневаться уже в другом. Они пили кофе, как они всегда это делали: со взаимными подколами и шутками. «Может, все же померещилось мне — мало ли чего в вино намешать могли, — с надеждой думала она. — Или же вдруг вдобавок к сумасшествию у Кораблева еще и амнезия. Было бы неплохо», — уже смеялась про себя Ленка.
Они вышли из дома, на улице было солнечно и очень холодно.
— А завтра мой любимый праздник, — зачем-то сказала Ленка, когда они уже дошли до места «икс», где обычно прощались.
— И чего такого особенного в Дне Победы? — поинтересовался Кораблев, хотя он никогда не интересовался такими мелочами из Ленкиной жизни.
— Единственный день в году чувствую гордость, что я русская, горжусь буквально до слез. А еще очень песню люблю «День Победы», а ее только девятого мая и крутят. Ну и вообще, генетическая память и тому подобное.
Кораблев ничего не ответил. Надо было прощаться. И они попрощались — он чмокнул ее в губы и ничего не сказал. В этом не было ничего необычного — они всегда прощались молча. Не было ничего необычного и в том, что сразу после прощания у Ленки сильно кольнуло сердце — верный признак того, что «уже пора расстраиваться» и «все плохо».
И она расстроилась. «Надо же, последний раз мне в шестнадцать лет казалось, что жизнь кончена, и на тебе, уже двадцать три, а она опять кончена, — думала Ленка. — А я ведь совсем забыла, что может быть так больно. Эх, пропала во мне мазохистка. Но ведь теперь я точно знаю, что люблю Кораблева! Хоть что-то положительное есть всегда и во всем. Ладно, вот сейчас я немного пострадаю, но потом соберусь и обязательно придумаю, как все вернуть, ведь обязательно должен быть способ, как все исправить, хотя бы один».