Ласточкин понял, что он должен делать, и это дело было самым нужным и самым интересным в его жизни. Адреналин кипел в каждом пальце: быстрее, быстрее! Только бы успеть!
Клер он даже не позвонил.
* * *
Ирка сидела на камнях у воды, не прячась от пронизывавшего ноябрьского ветра. Пусть дует, пусть выхолаживает и уносит подальше мечты, планы, надежды, иллюзии… Пусть замораживает руки, не так будет болеть душа.
Волны — тяжелые, рыжие, злые — неслись мимо. Не море раскинулось перед ней — река. Широченная и сильная, знакомая раньше только по картинам и фильмам, — «красавица народная» Волга. Ирка прилетела в Самару вчера днем, а вечером улетала назад — к морю. Улетала совсем несчастной, обманутой.
Началось с того, что уже через месяц после встречи с лже-Тимировым она поняла, что серьезно больна. Коля Ласточкин… В голове ли что-то сдвинулось, или изменился состав крови, но теперь она была другая — одержимая одной мыслью, одним желанием: увидеть его, прижаться, зажмуриться и зареветь. Лить слезы от невероятного, расплавляющего в своем радостном жаре счастья.
Миледи влюбилась, как оказалось — впервые и, что было несомненно — навсегда. В некоего авантюриста из Самары. Осознав это, Ирка решила, что наступил именно тот момент, когда она должна бороться до конца, изо всех сил идти напролом. В течение суток, обзвонив с десяток инстанций, она выяснила, что полгода назад Николай Ласточкин в самом деле принимал участие в конкурсе двойников и что проживает он по такому-то адресу. Ирка растерянно смотрела на бумажку с улицей и номером дома, не понимая еще, что все оказалось так просто. Проживает, существует, наличествует — значит, не привиделся, не фантом, не выдумка. И есть только один выход — приехать, стать на пороге: «Прости. Я не могу без тебя. Я умру, если не нужна тебе».
А с кем живет в Самаре Ласточкин? Да и помнит ли ее этот дерзкий малый, устроивший из жизни сплошное шоу? Устав маяться сомнениями, Ирка стремглав, чтобы не передумать, улетела в Самару. Ей запомнился прощальный взгляд Дона: не упрек и не насмешка были в нем — жалость. И чем больше думала, тем яснее понимала: жалок и наивен ее отчаянный порыв. Но раз решилась — останавливаться нельзя.
Дверь квартиры № 7 на втором этаже замухрышчатой пятиэтажки оказалась полуоткрытой. Ирка постучала, не дождалась ответа и заглянула внутрь. Из крошечной прихожей, дохнувшей запахом подгорелой капусты и старого барахла, была видна кухня. Занавески в ромашку и столетник в банке из-под горошка.
— Вась, ты? — окликнул женский голос, и к Ирке вышла полная, с одутловатым красным лицом хозяйка, вытирая руки о замусоленный передник. — Вам кого?