Она защелкнула последнюю прищепку на тонком белом шелке, проверила сделанное — ряд латунных колец над невесомой пышной «маркизой» — и умчалась вдаль. Не только взглядом, но и всем своим существом, околдованным свободным полетом, в те края, где все — радость, праздник, всплеск куража, игра. Где грудь наполняет пьянящий воздух успеха и гремят, заглушая стук сердца, аплодисменты…
За толстым витринным стеклом, отмытым до полной прозрачности, — сухое, трескучее кузнечиками южное лето. Чинная группа кипарисов, замерших по стойке «смирно» над клумбой с бесшабашно-яркими петуньями, выгоревшая лента шоссе, а за ним — ослепительная гладь «самого синего в мире» Черного моря. По шоссе проносятся классные авто, частенько заруливая на боковую дорожку к бензозаправке. Кафе и заправка, сияющие новеньким оранжевым колером, представляют невиданный в прежние застойные времена европейский сервис. Качество, комфорт, чистота и никаких скидок на жару, пыль и хронически пребывающие в форс-мажорном режиме коммуникации. Мыть окна кафешки и менять шторы Миледи приходится каждый месяц.
Стоя под потолком, она чувствовала спиной взгляды мужчин в зале. Каждый из двоих караулил чудесный миг: оступится, сорвется киска и рухнет прямо в его объятия. Но оба делали вид, что заняты своим делом, а вовсе не пялятся на загорелые ноги, просматривавшиеся аж до самых беленьких трусиков под вздернувшейся мини. Еще они видели босые ступни, узенькие, с наманикюренными пальчиками, поднятые к карнизу руки с длинным шлейфом тюлевой занавески и всю ее легонькую стать, вознесенную к темному, с дубовыми балками потолку. Миледи закончила работу и замерла на последней ступеньке стремянки словно завороженная. Опасное на такой высоте «отсутствие всякого присутствия», как называл ее «улеты» Юрка. И точно: она покачнулась, ойкнула, потеряла равновесие и загремела вниз, увлекая за собой лестницу. Девичье тело ловко, как на арене, поймали четыре мужские руки. Два голоса — юношеский тенор и солидный баритон с мягким южным акцентом — заойкали, всполошились.
— Водой, водой на нее брызгай! — горячился южный акцент, оттесняя тенора от диванчика с распростертой на нем пострадавшей. Толстые пальцы торопливо и неловко расстегивали пуговки на бездыханной груди.
Юрка, набрав полный рот пепси, надул щеки и приготовился фонтаном низвергнуть содержимое.
— Эй! С ума сошел, у меня блузка новая! — Миледи села, с торжеством глядя на опешивших мужчин. — И ты туда же, Дон. Солидный мужчина, а за пуговки хватаешься. Что, испугались, коллеги?
