Пламен подошел к ней.
— Я, наверное, нарушу все мыслимые инструкции, если скажу тебе то, что хочу сказать: у нас с тобой и так все не по инструкциям. — Он улыбнулся. Сделал паузу. И глубоко вздохнул. — Когда все это закончится, мне будет… тебя очень не хватать… Правда.
Анна хотела воскликнуть: «Что? И тебе тоже?» — но почему-то голос ей на секунду отказал. Какая-то горячая и неудержимая волна вдруг поднялась в ее груди, смела все преграды и запреты, брызнула слезами из глаз и вырвалась наружу потоком быстрых, захлебывающихся слов:
— Да, да! И мне тоже будет очень не хватать тебя, Пламен, ты ведь сам не знаешь, каким дорогим человеком ты для меня стал. Я с самой нашей первой встречи поняла, что ты — это что-то совсем другое! Пламен, со мной такого не было никогда! Я сама не своя с тех пор! Я словно другим человеком становлюсь! И я не хочу, чтобы мы расстались, Пламен, я… — Волна накрыла ее с головой, и она уже ни о чем не рассуждала и ничего не боялась. — Я люблю тебя, Пламен!
Она закрыла глаза и, прижавшись к нему всем телом, в каком-то неведомом ей ранее блаженстве зарыдала. Эти слезы смывали в прошлое всю ее прежнюю жизнь, в которой любви не находилось места и в которой Анна делала то, чего от нее хотели другие, а совсем не то, чего жаждала ее душа. Теперь она вдруг ощутила себя обновленной. Ничего не объясняя Пламену и не требуя от него ответа на свои слова, она стояла, прижавшись к нему, и сквозь слезы наслаждалась теплом его тела, стуком его сердца, слушала его дыхание. В эти секунды только это было для нее важно: вот он близко-близко, их сердца бьются рядом, и весь мир вокруг — со всеми его проблемами, наркотиками, преступниками, полицейскими, дизайнерами, ветеринарами и масляными красками — подождет!
Пламена вдруг бросило одновременно в жар и в холод. Он понял, что любит эту женщину с того самого мгновения, как увидел ее, и что иначе-то и быть не могло. Ведь с самого первого момента все было не так, как всегда. А он был просто слеп, раз не заметил того, что происходит между ними! Зато сейчас видит. И это так прекрасно!
Он прижал ее к себе и нежно прошептал:
— Анна, дорогая моя, любимая. Что я делал без тебя, как я мог жить раньше?
Он обнимал ее, зарывшись лицом в ее волосы, вдыхал аромат ее кожи. В эту минуту он готов был простить всех преступников мира — за то, что благодаря им он сумел узнать эту женщину. Лишь бы они больше не попадались ему на глаза.
Оба вдруг почувствовали, что больше не в силах выносить этой пытки объятиями. Первой опомнилась Анна. С трудом отстранившись от любимого, она тихонько произнесла, судорожно вздохнув: