— Да, — ответила она.
— О, Мария! Почему же ты не объяснишь все матери?
— Мама знает.
— Но ты же его любишь!
— Федерико беден, — тихо ответила Мария. — Он не годится в мужья, так она говорит.
— Но она же не может заставить тебя выйти за дона Рикардо, Мария! — не успокаивалась Моника. — Грешно идти к алтарю против своей воли. Средневековье какое-то… Не романтичное, как из книжки, а самое что ни на есть варварское.
— Конечно. Но что же делать? Мама всегда хорошо обо мне заботилась. Она всю жизнь положила на мое воспитание. И я должна отблагодарить ее…
В то утро Моника сидела в кабинете Джеффа. Слева от печатной машинки лежала большая кипа исписанных листов, а справа — упаковка чистой бумаги. Она уже научилась без труда разбирать его почерк. Угловатый, торопливый, он свидетельствовал о том вдохновении, с которым Джеффу не терпелось выплеснуть на бумаге свои мысли, поделиться с читателем историей о любви великих мира сего и простых людей. Моника уже понимала все особенности его манеры письма: вот летящие буквы, здесь повествование стремится вперед, действие разворачивается динамично и захватывает автора целиком, а вот буквы меняют наклон, становятся будто тверже и статичнее — тут он задумался, в воображении его явственно, зримо рисуются сцены из давно прошедшей жизни. А вот буквы будто круглятся, затейливые и напоминающие древние письмена, — это легендарная сцена объяснения в любви короля и королевы… Она привыкла не только к его почерку, но теперь легко смогла бы узнать его стиль, то, как он описывает места, людей и вещи. Эта работа доставляла Монике огромную радость. И не только потому, что она приносила кому-то пользу…
Иногда, когда Джефф вечером отвозил ее обратно в деревню, она жалела, что день прошел так быстро.
Постепенно книга обретала форму и содержание. Моника с нетерпением ожидала конца романа и не сомневалась, что его ждет огромный успех.
В главе, которую она сегодня печатала, сюжет сделал лихой поворот, и она не могла даже представить, как Джефф завершит изложение интригующих событий.
Она печатала страницу за страницей, пока не дошла до сцены, которая ее озадачила. Моника дважды перечитала текст, отложила рукопись и задумчиво посмотрела в окно. Потом взяла ручку, исправила несколько неуместных и неудачных, как ей казалось, слов, нарушающих общую гармонию словесной вязи, прочла вслух текст с исправлениями и осталась довольна.
Впервые она что-то изменила в его тексте, в уверенности, что это необходимо. Это был риск — не всякий автор с радостью относится к правке своего текста чужой рукой, иные же и вовсе считают редактора злейшим врагом… Но ведь Джефф не может не увидеть ее правоты…