Моника взглянула на часы: до обеда пока есть время, она успеет набрать еще пару страниц.
Мисс Стивенсон особенно любила обеденные перерывы. Они с Джеффом усаживались на террасе, ели оливки, спелые помидоры, хлеб — и разговаривали.
Они шутили и говорили обо всем на свете. Эти беседы были настоящей отрадой и все теснее сближали их. Благодаря такому свободному и непринужденному общению ее ум становился острее, а суждения — все более меткими, ей было легко, потому что с ним можно было говорить о чем угодно.
Моника была счастлива, что и Джеффу нравилось разговаривать с ней. Сначала они избегали личных тем, предпочитая обсуждать роман. Тут Джефф принимался импровизировать, описывая благодарной собеседнице характеры и поступки своих героев. Он чувствовал: Моника действительно понимает, что он хотел выразить теми или иными словами, поэтому уважал ее мнение и прислушивался к нему. Теперь он видел в ней не просто наемную работницу, молодую женщину, пусть и приятной наружности, печатавшую его рукопись, а интересного, умного человека.
Для Моники открылся новый мир. Большинство мужчин из ее окружения попросту льстили ей, богатой наследнице и дочери могущественного бизнесмена, говоря фальшивые комплименты и ухаживая за ней. А дружба с Джеффом была искренней и бескорыстной. Она сложилась на фундаменте взаимного уважения и приятия, совместной работы и чистой человеческой симпатии друг к другу.
Но Джефф не говорил о себе. Моника ничего не знала о его жизни до приезда в Испанию. Чем он занимался в Англии, с какими людьми общался? Есть ли у него семья? Был ли он женат? Все эти вопросы оставались без ответа. Моника не решалась задавать их, а он, охотно развивающий темы литературные, умолкал, как только беседа слишком близко подводила их к теме его прошлого.
Ему было тридцать четыре года, он был старше Моники на двенадцать лет. Где он вырос, в какой среде? Ведь есть же у него своя история, сюжет своей жизни? Ей очень хотелось побольше о нем узнать, но Джефф ничего не рассказывал. Он был откровенен только в том, что не касалось его личной жизни. Вот об истории Испании мог говорить сколько угодно, но не о себе.
Однако и Моника не хотела рассказывать ему о себе. Она боялась, что бескорыстная дружба, их искренние человеческие отношения могут не выдержать правды и сменятся… кто знает чем? Быть может, неловкостью, и тогда потеряется та прекрасная простота чувств, что их связывала, а быть может, и фальшью, лицемерием, в которых она тонула в своей прежней жизни… Нет, только не это. Внезапно распахнулась дверь, и Джефф, вне себя от ярости, ураганом ворвался в комнату.