Но они оказались не готовы к тому, когда из-за поворота на них вышел бионик.
Вернее, никто не знал тогда, что щуплый бесцветный человечек обладает даром изменять живое.
Да и не было их в империи, самый загадочный орден — только там воспитывали и обучали таких — находился где-то в системе Крайстон, а уже оттуда они, как тараканы, расползались по галактикам.
Но каким-то невероятным образом бионик оказался на страже императорских покоев.
И никто — ни он, ни брат — не поняли, что это бионик. Ровно до тех пор, пока не накрыло удушающим облаком проклятия.
Ощущать, как меняется, крошится и тут же перестраивается твой геном, — больно. Свет меркнет перед глазами, грудь бионика начинает дымиться, потому что в него стреляют. И все.
Он проснулся с криком. Снова вдыхал отравленное облако, снова плавилась кожа, снова менялся он сам — незримо, но необратимо. Сердце колотилось где-то в горле, грозя выскочить.
Нащупал коробку с сигарами и, лежа в промокшей от пота постели, закурил, глядя в темный потолок.
Хронограф показывал три часа утра по Рамосу.
Почему бионик? И почему, даже если бионик, то ограничился изменяющим проклятием, а не положил весь отряд?
Напрашивался ответ, что бионик вовсе не охранял императора. Возможно, прибыл во дворец для решения каких-то вопросов, связанных с орденом. А может, и не умел он ничего, кроме как проклинать… теперь уже не разберешься. Все в прошлом, ничего не изменить. И сын медленно, необратимо превращается в акда. Когда процесс завершится, он перестанет быть человеком, потеряет способность мыслить как человек. Придется отправить его в систему Арзан-туэ, которую, собственно, облюбовали эти негуманоиды.
Дарс нервно докурил сигару, сел на постели. Понятное дело, что спать уже не получится.
И вот тогда ему захотелось пойти и проведать гостью. Просто посмотреть, как человек может спокойно спать.
Дверь открылась бесшумно. Он, затаив дыхание и мысленно обругав себя, проскользнул в спальню. Право слово — ну что за глупость? Хочется посмотреть на спящего человека — пойди к Магде. Вот уж у кого сон, как у младенца. Но нет. Понесла нелегкая.
В огромной кровати девушка казалась совсем маленькой. Свернулась как эмбрион, подтянув колени к животу, острые локти прижала к груди. На белых простынях темнели узкие лодыжки. Жалкая, беззащитная.
Непреодолимо захотелось закурить. Снова.
И — электрическим разрядом по позвоночнику — совершенно иррациональное, недопустимое желание взять ее на руки, прижать к себе, согреть…
«Идиот, идиот вселенского масштаба», — подумал Дарс, отворачиваясь.