— Я постараюсь найти ребенка.
Он стоял растерянный, часто моргал, в короткой, выше колен, шинелишке, похожей на юбочку, без оружия.
— Как же без оружия-то? — кивнул Еж в сторону немцев. — А вдруг засада там? Схватят.
Владыко помотал головой.
— Разрешите?
— Валяй, — согласился Еж.
И когда Владыко собрался бежать, сержант Шванков схватил его за борт шинели и сунул две гранаты Ф-1 — «черепашки», как их называли бойцы.
— Боевое задание, чертова ты кукла. К немцам идешь. Они не сделают скидки на то, что ты божий человек, баптист.
А среди развалин зданий, пустых, сожженных коробок метался зовущий, жалобный детский голосок:
— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!
Владыко бежал какими-то замысловатыми скачками. Он будто прыгал из стороны в сторону, то скрываясь, то снова показываясь. Но его, видно, заметил немецкий дежурный наблюдатель. Из окна четвертого этажа ударяла хлесткая, звонкая очередь. Все увидели, как Владыко ткнулся в землю лицом и замер.
— Убит, — пронесся глуховатый ропот по рядам бойцов.
Еж смотрел в бинокль.
— Не шевелится. Убили. — Еж хотел уже послать другого бойца, и увидел, как медленно, неуверенно пополз Владыко.
Земля пахнет холодом осенних цветов, сыростью и горьковатой кирпичной пылью. Владыко полз вдоль основания разрушенной стены, с короткими остановками, вытирал рукавом щиплющий глаза, едкий, соленый пот. Изредка он ухмылялся своему открытию и в душе был благодарен за солдатскую науку лейтенанту. Он даже страшился этих слов «мертвое пространство». В военном деле это означало место, недоступное для огня противника. И ему было радостно думать, что это «мертвое пространство» уберегает его от пуль немцев.
Владыко разглядывал каждый разбитый дом, кучу битого кирпича и камня, каждый бугорок, каждый камень. Все они для него подозрительны.
Немец снова оживился. Хлесткая очередь подняла рядом с Владыко несколько фонтанчиков из песка и пыли. Смерть будто предупреждала его: «Уходи, пока не поздно». Но Владыко полз. В ушах у него звенит молящий, пискливый, хрупкий голосок ребенка.
— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!
Теперь он уже различал надрывное всхлипывание. Во рту сухо. Страшно, а что, если там немцы в засаде? Владыко лег на бок, ощупал ребристые, холодные, лимонообразные гранаты. «А что толку? Я не умею с ними обращаться». Впервые пожалел, что не учился, отказывался.
Еж не отрывал глаз от бинокля. Пулеметчикам, прикрывающим Владыко, на всякий случай он подал рукой сигнал: «Приготовиться».
Владыко дополз. В развалинах среди битого кирпича лежала лицом вниз женщина. Растрепавшиеся волосы закрыли лицо. На спине старенького, вылинявшего пиджака рваные дыры от пуль. «Будь он проклят на веки веков, тот неизвестный убийца, рука которого поднялась на эту ни в чем не повинную женщину-мать. Что он думал, когда стрелял в нее, беззащитную? Неужели у этого садиста-убийцы тоже есть мать?»