— А я от Канашова, моего старого доброго друга, письмо получила.
Она с радостью достала письмо из сумки. Аленцова еще больше побледнела. Он глядел, не сводя с нее глаз.
— Эх, Марина Саввишна, — вздохнул он. — Канашов не только ваш старый друг.
Она удивленно поглядела на Аленцову, на ее мужа.
— А вы его знаете?
— Я-то нет, а вот она, — кивнул в ее сторону, — до сих пор не может забыть.
— А что? Он человек хороший, порядочный, умный. Я-то его еще до войны знала: мужчина что надо.
Аленцова то холодела, то жар охватывал ее.
— Ну ладно, я вас оставлю на минутку, — сказал он, — схожу в магазин, а вы поскучайте пока одни. — И, одевшись, вышел.
Аленцова чувствовала, что он стоит и подслушивает под дверью, обняла Марину Саввишну и зашептала ей жарко в ухо. «Ох, что вы наделали, Марина Саввишна? Он же теперь мне жизни не даст. Изведет ревностью и подозрениями». На глазах ее показались слезы. Она почувствовала, как он, крадучись, уходил от двери. «Ушел», — сказала она.
— Подвела я вас, ох как повела! Не знала, честное слово, не нарочно! Не подумайте, что плохого хотела.
Аленцова махнула рукой, вытирая слезы.
— Теперь уж все равно. Как будет, так будет. Вы тут ни при чем.
Марина Саввишна глядела на нее, чувствуя себя виноватой.
— Вот так, невзначай, принесла людям неприятность, когда и так их много в жизни у каждого. Нина Александровна, я, конечно, не знаю ваших семейных отношений, но думаю, что все обойдется хорошо. Любит вас, вот и ревнует. Женщина вы видная. И оно вполне понятно. Сам он сколько выстрадал, бедняга. Чудом к жизни вернулся. Он мне о вас все уши прожужжал. Может, это и помогло ему в его тяжелом недуге. Сколько он мне о вас рассказывал.
— Простите, не понимаю, Марина Саввишна, я такой любви. Не понимаю.