Он приехал ночевать к Ванину. Его встретила пластинка с раскатистым, громоподобным шаляпинским басом:
«Сади во всю силу. Ты пьяный? Не тронь! Не смей! Глуши их, Гаврила! Это же Гаврила-архангел конец миру трубит!»
«О, да это из «Егора Булычева», — вспомнил Миронов. — Чего это он пьяные монологи слушает?»
На пороге стоял старший лейтенант Ванин.
— Это я вас, чтобы привыкали. Наслушались, поди, от Грылева? Заходите, товарищ капитан, ждали вас. Он, как пьянеет, всегда такой. Ну что с ним? Где он?
Миронов посмотрел на стол, где стояла бутылка и лежала нехитрая армейская закуска, и сказал:
— Ничего. Спит. Пойду тоже спать.
— Как же так, товарищ капитан? Ждал вас ужинать. — На лице у Ванина неподдельная обида. Того и гляди, расплачется.
Вошла Ланова. Осторожно прикрыла дверь и прошла, крадучись, с опаской поглядев на окна.
— Ну что с ним? Где подполковник?
— Ничего. Спит.
Она кивнула головой, смутилась.
— Ну, я пошла.
— Нет, нет, Галя, только я тебя не отпущу, — сказал Ванин, но сам смутился и заметно растерялся.
«Ванин, видно, ухаживает за Галей», — мелькнула мысль у Миронова.
Ванин налил Миронову и Гале рюмки.
— А что же себе? — спросил Миронов.
— Да можно и себе, — сел он, сутулясь и не зная, куда ему деть свои длинные руки.
Галя украдкой поглядывала то на Ванина, то на Миронова. «Конечно, Ванина она обожает».
Миронов выпил и задумался. На душе тоскливо и пусто от разговора с Грылевым. Саднило душу, и было обидно. «Неужели все они такие? Идет война, а каждый думает о своем: Грылев — о славе начальника, Галя — как бы выйти замуж за Ванина, комиссар полка Зайченко закрывает на все глаза и смотрит сквозь пальцы, что творится с командиром полка, Крузов собственное самолюбие ставит превыше всего, и на все ему начихать. А я, я что? Я в их глазах — мальчишка. За славой приехал, со всех требую, ругаюсь со всеми, а сам в жизни ничего не понимаю. Ну и пусть так думают. Вот Ванин другой — у него душа как на ладони. Женька — тот наивный малый и рубаха-парень, но и его может испортить Грылев. Но есть у меня светлое и теплое в жизни — Наташа». Он даже обрадовался этой мысли.
Миронов взял гитару и задумчиво запел:
Темная ночь.
Только пули свистят по степи.
Только ветер шумит в проводах.
Тускло звезды мерцают.
«Да, это была любимая песня Наташи». Он пел и чувствовал, будто был с ней наедине, видел ее солнечные косы и чуть грустноватую улыбку.
… Глубину твоих ласковых глаз.
Как я хочу
К ним прижаться сейчас губами.
Галя, зябко подергивая плечами, посмотрела на него печальными глазами, потом снова перевела взгляд на Ванина. Он, поймав ее взгляд, смущенный, прокашлялся и стал снова наполнять рюмки.