Темная ночь
Разделяет, любимая, нас,
И широкая темная степь
Пролегла между нами.
Миронов думал сейчас только о Наташе. «Наташа. Где она? Может, уже и забыла меня? Столько времени прошло, как мы виделись... Нет, она не забудет! Она любит».
— Тревога, тревога! — вбежал к ним боец-связной. — Сбор у штаба полка.
Во тьме, ругаясь, падая, бежали к роще бойцы штабных подразделений, командиры, штабные работники. Каждый должен был занять место, определенное планом по боевому сбору.
Боевую готовность полка проверял комдив Андросов с группой работников штаба дивизии. Он остался недоволен всем и уехал, не простившись ни с комиссаром полка, ни с Мироновым. И Миронов понял, что он виноват, и главным образом виноват в том, что штаб так плохо, долго собирался по тревоге.
* * *
«Нет, — сказал себе Миронов, — надо смотреть правде в глаза. Не могу я быть заместителем командира полка. Чего стоят мои осуждения Грылева, если я сам с себя снял ответственность, обидевшись на него. Ну, а при чем тут дело и те сотни людей, которых доверили мне? Сейчас эта проверка учебная, в тылу. А что было бы, если напали немцы? На кого мне кивать, когда погибнут люди? На Грылева? Может, формально верно — он командир, с него и спрашивайте. A совесть где моя? Не перед вышестоящими начальниками, а перед бойцами, командирами, которые мне верили, — я же их начальник».
Долго проворочавшись с боку на бок, Миронов встал и зажег лампу. Ванин тоже не спал, кашлял, курил. «Только бы ни о чем не спрашивал. Не до него мне сейчас. Надо разобраться с самим собой».
Самое правильное — это подать рапорт комдиву, изложить все так, как он думал только что, и просить перевести в батальон. А впрочем... Ну, это пусть он сам решает. Его власть. Когда он закончил писать, Ванин сел, свесив длинные худые ноги, скручивая цигарку. Вздохнув, он сказал:
— Как же он полк весь подвел, осрамились мы. Приказ завтра наверняка будет.
Миронов сердито посмотрел на Ванина, встал.
— Не он виноват, а я. я, я, я, — повторял он, со злостью задул пламя в лампе и лег на кровать. Лежал, слышал, как кашляет Ванин, ждал, хотел, чтобы он спросил, сказал что-либо, может, поспорил с ним. Но Ванин молчал, и только вспыхивал на стене отсвет, когда он затягивался, да потрескивала махорка. Миронов ждал, ждал. Ванин молчал. «Значит, он согласен, что виновен. Ну и хорошо. Он честный, не врет мне и не успокаивает». С этой мыслью он и уснул.
Утром следующего дня Миронов уехал с рапортом к комдиву Андросову.
Но пройти на прием сразу не удалось. Повалили с бумагами, документами. Миронову казалось, что каждый проходивший к полковнику глядел на него как-то жалостливо. «Сочувствуем, что сняли. Что ж, бывает», — говорили их лица. Он даже решил возвращаться в полк. «К чему мой рапорт, когда и без меня все решено?» Миронов вышел и направился к машине, на которой приехал, когда его окликнул адъютант комдива. Сердце екнуло в груди. Он вошел, доложил.