– Я имею в виду дело Микояна, – взгляд Троцкого отяжелел, и стекла пенсне напряженную сосредоточенность глаз не скрыли, а, казалось, напротив – усилили.
– Никакого дела не было, насколько я знаю, – «охота на охотника» являлась личным поручением Ленина, и никто об этом деле ничего определенного не знал и знать не мог. Тем тревожнее становилось от осведомленности Троцкого.
– Не было, – кивнул Вождь. – Дела не было, а что было?
– А что вам рассказал об этом Михаил Михайлович? – допущение казалось вполне здравым: Лашевич с недавнего времени снова вошел в РВС, став еще одним заместителем Троцкого и одновременно заместителем наркома по военным и морским делам Фрунзе.
– Не будьте наивным, Макс Давыдович, – пыхнул папиросой Троцкий, не отпуская, впрочем, тяжелого взгляда. – Лашевич мне такие вещи рассказывать не станет. Он был, да и остался, сторонником Григория Евсеевича, оттого его в «посредники» и определили. Компромиссная фигура – ни с Фрунзе против меня, ни со мной против Фрунзе…
– Тогда я должен знать источник вашей осведомленности, – твердо поставил условие Кравцов. Возможно, он зарывался, но, с другой стороны, нутром чуял – иначе нельзя. Шестерить не хотелось даже перед Троцким, как бы Кравцов ни уважал Льва Революции «за глаза».
– Мне рассказал об этом Владимир Ильич, – Троцкий чуть дернул губой, но это было единственное проявление эмоций, которое он себе позволил. – Я знаю, некоторые… товарищи… распускают о наших с Владимиром Ильичом отношениях вздорные, клеветнические слухи, но истина, Макс Давыдович, в том, что на самом деле нас связывали узы взаимного уважения.
Такая откровенность сначала показалась Максу чрезмерной, но в следующее мгновение он понял, что Троцкий не вербует нового клеврета, а строит отношения с важным союзником, с которым или откровенность за откровенность, или никак.
– У нас с Владимиром Ильичом давняя история взаимоотношений, так сказать. Бывало, спорили. Иногда остро и бескомпромиссно, но мы всегда исходили из мысли, что идейная борьба в партии не означает взаимного отметания, а означает взаимное воздействие. А с годами… Со временем мы научились не только уважать один другого, но и ценить интеллектуальные различия, точно так же, как общность видения перспектив и тот революционный посыл, что едино определял его и мою жизнь. Вы знаете, Макс Давыдович, что Ленин был категорически против того, чтобы поминать мне или, скажем, вам небольшевистское прошлое? Да, да, и вам тоже, – чуть усмехнулся Троцкий. – Я, можно сказать, бывший меньшевик, а вы и вовсе не социал-демократ, ведь так?