, не решаясь или не будучи способен отказаться от своих идей даже тогда, когда гласное обсуждение тревоживших партию проблем могло ему только навредить. Сталину же, утратившему часть с таким трудом завоеванного влияния, широкая дискуссия в партии открывала возможность интриговать и сколачивать новую коалицию, тем более что его позиция выглядела заведомо выигрышной. Сталин предлагал свернуть НЭП. Возможно, что он верил в правильность этого решения, но, несомненно, и то, что ненависть к НЭПу владела душами многих рядовых – и не только рядовых – партийцев. Новая экономическая политика представлялась, и не зря, отступлением от идеалов Октября. Так все на самом деле и обстояло. «Купите бублики для всей Республики» вместо «Вставай проклятьем заклейменный!» Вот только никто не хотел задуматься над вопросом, а что это, собственно, такое «идеалы Октября»?
Кто бы что теперь ни утверждал, все способные здраво мыслить люди, тем более люди, владевшие информацией по данному вопросу, знали, революция произошла в значительной мере неожиданно. Во всяком случае, никто – кроме сумасшедших пророков – ее так скоро не ожидал. Другое дело, что одни – Ленин, Троцкий, Свердлов – оказались к рухнувшим на них событиям готовы. А другие – Зиновьев и Каменев, например, – нет. Однако готовность организационная не означает готовности концептуальной. Проблемы социальной революции и строительства социалистического общества в нищей малограмотной стране, окруженной к тому же многочисленными врагами, большинство из которых, к слову, являлись гораздо более развитыми в техническом и экономическом смысле странами; эти вопросы изучены были слабо, если рассматривались в теории вообще. Потому и выступили против этой революции и социал-демократы (меньшевики, бундовцы[63] и многие другие), и социалисты других направлений, те же эсеры, например. Классический марксизм – Маркс, Каутский[64], Плеханов[65] – не оставлял России никаких шансов, но и теоретические выкладки Ульянова серьезным людям убедительными не казались.
В этих условиях октябрь семнадцатого представлялся одновременно безумием и воплотившейся в жизнь утопией. Никто не знал толком, куда ведет эта дорога. Потому так долго – почти до конца двадцатого – и шли все вместе: большевики и другие ультралевые: эсеры-максималисты, анархисты-коммунисты, коммунисты-сионисты[66]. Каких только лозунгов ни привелось слышать в то странное, безумное время. Однако жизнь брала свое, и, в конце концов, Ленин вынужден был признать: военный коммунизм, показавший себя невероятно эффективным в условиях прямого военного столкновения, но не способный обеспечить победы в долговременной перспективе. Так, если излагать смысл событий предельно упрощенно, и возник НЭП. И следует отдать должное Троцкому, наряду с левой фразой, вполне адекватно отражавшей стиль его мышления, была у него также удивительная способность видеть несколько дальше произнесенных слов и видеть там – впереди – суть проблемы.