– То есть ты тоже?..
– Упаси боже! – всплеснул руками Блюмкин. – Где Япончик ходил, нам простым социалистам-революционерам ходу не было!
Старая ревность проступила в голосе, как плесень на хлебе. Стало неловко и за себя, и за Якова.
– Ты знаешь, кто положил Винницкого? – спросил Блюмкин через пару ударов сердца.
– Нет, откуда? – пожал плечами Кравцов.
– Жаль, – глаза Блюмкина сузились, налились мглой. – Я бы этого доброго человека враз актировал. И за Мишу, и за Лизу.
«Но, прежде всего, за Лизу».
Ну что ж! Знал Блюмкин, мог узнать и Котовский, но вот история с бриллиантами выглядела полным фарсом. То есть не то чтобы из этого нельзя было «сшить кафтан». Дело – особенно, имея в колоде пару сявок, готовых свидетельствовать перед революционным трибуналом о чем угодно – дело сверстать не так уж и сложно. Было бы желание, воля и средства. Средства у Котовского имелись, воля или страсть, что более типично для эпилептиков, прилагалась, желание, как не упустил случая намекнуть замнаркома, могло появиться.
«Сука! – Кравцов сделал глоток коньяка и начал раскуривать трубку. – Не кипятись! – сказал он себе. – С холодной головой ты опасный соперник, на нерве – сам себе враг!»
Все верно, но взять себя в руки оказалось отнюдь не просто. Ненависть, зажегшая сердце, была столь сильна, что на мгновение показалось, синим электрическим огнем полыхнул даже прохладный рассветный воздух.
«Итак…»
Проговаривая сейчас тот разговор слово за словом, Кравцов начинал понимать, что если за всем этим «безобразием» и угадывалась фигура наркома, то только в самом общем плане. Это не было похоже на «операцию» Фрунзе. Типичный бандитский фарт, вот что это такое. Разумеется, сложись так обстоятельства, Фрунзе, скорее всего, был бы совсем не против объединить наркомат и РВС в одних руках. В своих, разумеется, руках. Но он вряд ли начал бы действовать именно сейчас и настолько прямолинейно. И потом, Михаил Васильевич послал бы разговаривать с Кравцовым Якира, а не Котовского. И это было раз. Однако и в то, что это всего лишь личная инициатива не по разуму преданного клеврета, не верилось тоже. Григорий Иванович отнюдь не дурак, не стал бы просто так, без причины, торопить события. И это – два. А причина, к слову, в разговоре, была озвучена – спешно подготавливаемая и ожидаемая многими со смешанными чувствами конференция ВКП(б)[61].
«Нет, не так. Котовский упомянул Пленум ЦК, ожидаемый в мае, но думал-то он о конференции, это как пить дать!»
Разговоры о конференции шли повсеместно. Более того, в партии развернулась открытая дискуссия, которую поддерживали и Троцкий с Серебряковым, с одной стороны, и Сталин с Каменевым, с другой. У каждого был свой резон: Троцкий защищал свободу дискуссий в принципе