– Значит, все напрасно? – он закурил сам и дал прикурить ей, увидев во вспышке пламени, разорвавшем ночь, высокие скулы, изящный подбородок и тонкую линию нижней челюсти.
– Брось! – ответила она. – Ничего не напрасно! Мы строим новый Мир, а ты хочешь сразу, здесь и сейчас! Так не бывает.
– И точку «невозврата» мы миновали…
– Что? – ну, разумеется, она его не поняла. Она и термина такого никогда не слышала. Но он-то себя понял правильно. Все он понял.
6
За следующие пять недель Кравцов ни разу не открыл ящики с трофейными документами. Они так и оставались в его кабинете, уложенные вдоль стены, словно укор: всегда на глазах, прямо перед письменным столом. Тем не менее работал он много, иногда – и даже часто – пропуская из-за этого занятия в академии и возвращаясь домой, в гостиницу, далеко за полночь или не возвращаясь совсем. Но зато его несгораемый шкаф медленно, но верно наполнялся разного рода бумагами. Тонкая папочка, полученная когда-то, кажется, целую жизнь назад, от Лонгвы, постепенно превращалась в объемистое дело, потенциально более опасное, чем бомба, убившая в девятнадцатом году секретаря Московского комитета Загорского. Образ вполне идиотский, если честно, но именно так и подумалось однажды Кравцову, когда он в очередной раз просматривал дело «Оборотня». Допрос Петра Авена, докладная записка товарища Стуцки, беседа с Львом Зиньковским, воспоминания Беркмана… Взрывная сила документов, собранных за эти дни группой Кравцова, могла похоронить многие репутации и стереть в пыль многие далеко идущие планы.
– Я думаю, этого достаточно, – Стецько, которого теперь называли Колядным, положил перед Кравцовым чистовик «резюме» и пожал плечами. – Все равно больше не накопать, да и не надо. Здесь не только на расстрел, тут вполне на четвертование хватит.
Эдельвейс оказался просто незаменим. И людей нужных знал, и образование имел – реальное училище, курсы бухгалтеров и школа прапорщиков – и рука не дрожала, если приходилось «актировать» кого-нибудь по ходу дела. А такое случалось, увы, не раз и не два. Гражданская война на то и гражданская, что в ней «граждане» воюют. А потому и куртуазные законы ведения войн им не указ. Впрочем, Кравцов знал, во что ввязывается, оставляя у себя папочку бывшего начальника «сводочного» отделения, в один момент превратившегося в Харькове – ну, словно Золушка в принцессу – в начальника Разведотдела Военных сил Украины и Крыма. Знал, но взял, принял ответственность на себя и уже через несколько дней вызвал в Москву Стецько, оформив перевод своей властью «комбрига для особых поручений». А держать товарища Колядного и некоторых других товарищей «в узде», имея на руках такие козыри, как документы Будрайтиса, было лишь делом техники, притом не самой изощренной. Цинично звучит, но по существу верно, а главное, механизм-то эффективный, кто бы спорил! Группа построилась быстро и работала великолепно, хотя ни сил особых – пять человек, – ни средств у Кравцова не было. Ну, денег, допустим, не было теперь ни у кого, а Макс Давыдович предполагал все же, пусть и на следующем этапе, «несколько разбогатеть». Однако на данный момент все так и обстояло: работали практически без «презренного металла» и тем более без спецсредств, на честном слове, энтузиазме и чувстве безысходности.