– Ищем, Макс Давыдович. Где-то же должен найтись «Фус», а он пятикратный. Вполне с пятисот-шестисот метров работать можно, а в городе больше и не нужно. И выстрела никто не услышит.
– Ну, дураков там тоже нет, Витя. Догадаются, вычислят. Оптика должна быть съемная. Выстрелил, зачехлил, ушел. На конспиративной квартире развинтил, спрятал прицел и пошел с винтовкой за плечом, и чтобы документы были в порядке. И страховка. Один с ним – вроде как вторым номером, а другой – в пригляд. И чтобы никто не знал, откуда ноги растут.
– Обсуждали, – пожал плечами Стецько. – А все-таки с идейными проще было. Не надо прятаться, и голову ломать незачем. Поставил задание, разработал план…
– Ну да, разумеется, – кивнул, как бы соглашаясь, Кравцов. – То-то нас Азеф всех сдал с потрохами, да и тебя, Витя, сдали. Напомнить?
«Тумаринсон, Гончаров, Выровой[21]… Сколько же мрази было рядом с нами!»
И то сказать, ни одно подполье от стукачей не застраховано.
– Да все я знаю! – в сердцах бросил Стецько. – Но привыкнуть трудно.
– А то! – невесело усмехнулся в ответ Макс. – Но ты же за Коммуну, или как?
– За Коммуну.
– Ну, тогда, что ж, Колядный… Терпи!
7
– Макс…
На самом деле получилось что-то вроде «Маакс». Длинный протяжный гласный звук с понижением тона, так что сердце каждый раз схватывало, и нервы начинали вибрировать наподобие стальных натянутых тросов.
– Знаю, – сказал он.
– Ты ко мне в Одессе, когда пришел, практически так же выглядел.
– Знаю, – ему нечего было ответить. Он давно уже толком не спал и ел, как придется, где и что найдется. А нет, так и не надо. Иногда сутками маковой росинки во рту не было. Голод глушил табаком и горячим чаем, но чай – это правда – был настоящий и иногда даже с сахаром или сахарином.
– Я все понимаю, – чувствовалось, что Рашель сдерживает себя, чтобы не заорать и попросту не обматерить его, как привыкла, должно быть, за годы Гражданской войны. – Но… Макс, после такой контузии… А что если?..
– Без если! – отрезал он, стыдясь своего самоуверенного тона. – Ничего со мной не случится. Просто работы много. Вот сброшу это дело, и опять как люди заживем.
– Твоими словами!..
– Моими, – Кравцов привлек Рашель к себе, обнял, поцеловал в волосы, погладил по спине. – Ну, все! Все! Успокойся. Уже немного осталось. Просто задание сложное, а обстановка сейчас, знаешь, какая?
Разумеется, он врал: практически никакого отношения к «обстановке» его работа не имела. И, однако, важность ее превосходила все, что могло бы составить занятие для такого военного человека, как он. Но Кравцов и сам все это знал, его-то уговаривать ни к чему. А посему он просто обязан был закончить начатое, и не абы как, а именно так, как спланировал. Как увиделось той ночью после разговора с Семеновым. Георгий мог быть прав, но, возможно, и ошибался, принимая желаемое за действительное. Но, так или иначе, даже если бы все это оказалось всего лишь простым стечением сложных обстоятельств, перспектива, которую увидел и сконструировал той бессонной ночью Кравцов, была не ложная. Этот перегон на пути к Коммуне он видел четко. Во всех деталях.