Поведав свою давно хранимую тайну, я испытываю огромное облегчение, словно я сбросила с плеч тяжелую накидку в летнюю жару.
– Нет позора в том, чтобы быть вдовой, – говорит Изабель. – Почему ты скрывала то, что у тебя был муж?
– Потому что я не могу назвать его имя, поэтому все бы сочли меня лгуньей, пытающейся скрыть свой позор, – объясняю я. – Но моя история еще сложнее. Я играла роль в такой драме, в которую поверили бы только на сцене, в трагедии, закончившейся смертью королей и принцев.
– Я кое-что знаю об этом, – медленно произнесла Изабель.
У меня вырывается возглас удивления.
– Каким образом?
– Я прочла письмо, которое ты получила от мужчины по имена Горацио, после того, как ты упала без чувств и выронила его, – признается она. – Я понимала, что ты хочешь скрыться под чужим именем, и чтобы помочь тебе остаться неизвестной, я его спрятала.
Эта новость одновременно потрясла меня и принесла облегчение. Я смотрю, как Изабель подходит к своей койке, сует руку глубоко в матрас и достает письмо Горацио. Она отдает его мне, и глядя ей в глаза, я понимаю, что моя тайна похоронена глубоко в памяти Изабель, и что она никому о ней не рассказывала.
– Значит, ты знаешь, как я пострадала от любви, и что для меня все потеряно. – Я до сих пор не смею произнести имя Гамлета, хотя Изабель должна знать о нем.
– Да. Принимая во внимание твое ужасное горе, я также унесла твой кинжал, я боялась, что ты можешь нанести им себе рану. – Она пожимает плечами и слабо улыбается. – Не знала, куда его положить, поэтому закопала его на кладбище. Ты меня простишь?
– Мне не надо тебя прощать, потому что ты – ангел, – отвечаю я. – Но теперь я должна тебе рассказать, как я была наказана за свою опрометчивую любовь.
Изабель заставляет меня замолчать и обнимает меня. У меня слезы льются из глаз, потому что я так близко ни к кому не прикасалась с тех пор, как попрощалась с Гертрудой. Я не хочу отпускать Изабель. Но вскоре она отстраняется, и ее рука мимоходом гладит маленький, твердый холмик моего живота. Наши взгляды встречаются, и я вижу в ее глазах полное понимание.
– Это не наказание, Офелия, а благословение, – говорит она, снова дотрагиваясь до моего живота. Ее глаза сияют от радости.
– Да, мне предстоит родить ребенка! – кричу я. – Признаюсь, он был зачат в радости, и мне страшно подумать, что он родится для горестей! – Я думаю о несчастной судьбе Агнессы, о плохом отношении ко мне Маргериты, но я уверена в справедливости матери Эрментруды. Что станет со мной теперь, когда моя долго хранимая тайна вышла из мрака на яркий дневной свет?