— Ох, и горазд же ты врать, мальчик! — рассмеялась она. — А на самом деле, что произошло? Мама?
— И бабушка, — легко признался Павлик, запихивая себе в рот остатки недоеденного мною пирожного, и мир, наконец, перевернулся с головы на ноги, обретя привычные очертания.
Правительница эльфов снова позволила нам услышать звон смешливых колокольчиков, а потом вдруг наклонилась вперед, почти дотронувшись кончиком своего маленького носика до моего лица, и быстро-быстро проговорила:
— Твой мальчик прав, малышка. Ты даже не представляешь себе, насколько. Беда с Зачарованным лесом. Ты-то чуешь это, от тебя запах крови не утаишь. Все замешано на крови. На ней... Сколько ее еще утечет, не знаешь?
Она вдруг опустила веки и вмиг состарилась лет на сто или двести.
— Говорила я ей, говорила... Материнское сердце как чувствовало. И что мне теперь? Что я могу одна против них?
Павлик дернулся, чтобы что-то сказать, но тонкие пальчики дотронулись до его губ, и Аугуста Нель продолжила извиняющимся тоном:
— Мне очень стыдно. Правда. Но у меня нет другого выхода... Ты же заботилась о моей девочке?
Я кивнула, не понимая, к чему она ведет.
— Можно сказать, взяла обязательства?
Справа от меня Павлик гневно сверкнул глазами, а Афиноген ураганом рванул с подоконника, взревев оглушающе:
— Молчи! — но я уже успела растерянно кивнуть.
— Вот и славно! — улыбнулась Аугуста Нель и приняла прежнюю позу, убрав свои руки от лица Павлика и разгладив юбки вокруг ног. Афиноген почти болезненно взвыл, уже не веселый и не улыбающийся сыщик, утратив всю свою расслабленность и нежность, вскочил на ноги и прошипел:
— Как ты могла?
А мое левое запястье, прямо в том месте, где синей жилкой бился пульс, вдруг обожгло едва заметной болью. Я зашипела и почесала кожу сквозь манжету платья. Павлик же молча, преодолевая мое легкое сопротивление, взял меня за руку, расстегнул перламутровую пуговку — нет! не вспоминать про проклятого пирата! — подтянул вверх салатовый рукавчик, и я с удивлением обнаружила на своей руке татуировку, маленькую зеленую бабочку со сложным желтым узором на крыльях.
— Что за хрень? — забыв о правилах приличия и, наоборот, вспомнив весь лексикон джиннского факультета, я возмущенно попыталась стереть со своей кожи рисунок, ткнув в него указательным пальцем правой руки, и немедленно в соседней комнате заплакала Оливка.
— Именно хрень, — проворчал Павлик, бросив на Аугусту Нель злой взгляд. — Не знал, что ты умеешь быть подлой.
Женщина пожала плечами и устало закрыла глаза.