Женщина протянула руку к чайничку, красовавшемуся в центре всей этой игрушечной композиции, но Павлик ловко перехватил хрупкое запястье, привлекая к себе внимание:
— Все так плохо?
— Все как обычно, мальчик. Немного политики, немного борьбы за власть. Новые веяния, старые раны...
Она расправила газовые юбки вокруг идеальных бедер, сложила на коленях холеные ручки и вдруг улыбнулась мне одними губами.
— Но все это так скучно. Так неинтересно, дети! Давайте лучше поговорим о романтическом воссоединении любящих душ.
Мы с Павликом синхронно поморщились.
— Мы не...
— Никакой романтики не было, — снова перебил меня коварный Эро. Да что ж такое-то! Дадут мне сегодня хоть слово сказать? Но Павлик мое возмущенное сопение проигнорировал и снова попытался заговорить о действительно важных вещах:
— И, мне кажется, ты напрасно не относишься к этой проблеме серьезно.
Аугуста Нель медленно подняла изящные руки и поправила идеальные завитки, аккуратно лежащие на шее.
— Малыш, мы так давно не виделись, и ты хочешь сейчас говорить о политике? — она посмотрела на Павлика, который был выше ее на две головы, взглядом несчастным и просительным, и Павлик покорно опустил голову и принялся вдохновенно врать.
О том, как настойчиво и нежно он добивался моей любви, как я упрямилась и отказывалась отвечать на его большое чувство, как он, стоя посреди центральной площади Ивска на коленях, пел мне серенады, а я проходила мимо, гордо задрав нос, как однажды ночью он выкрал меня из дома моего приемного отца и...
Боги. Что он несет? К тому моменту, когда Павлик начал рассказывать, как папа Род, вооружившись помощью родни и фамильной шпагой, преследовал нас по темным дорогам Пограничья, я наконец-то обрела утраченную было связь с реальностью и открыла рот, чтобы праведно возмутиться. И мне его тут же закрыли кусочком пироженки на кончике десертной ложки и словами:
— С ума по тебе схожу, сладкая!
В пирожное, видимо, был подмешан наркотик. Или повар перепутал рецепт и вместо чайной ложки рома случайно бахнул в тесто литр, потому что я как-то вдруг странно себя почувствовала. Как в тот день, когда Маринка Липай на практикуме у Да Ханкара неправильно рассчитала формулу и со всей дури врезала мне ударной волной по голове, у меня даже глаза в кучку съехались. Как сейчас.
На подоконнике за спиной вдохновенного вруна нарисовался Афиноген. Брови его были приподняты в удивленном восторге. И слушал он Эро так, словно тот рассказывал самую захватывающую историю в мире. Павлик перехватил мой взгляд, оглянулся, нахмурился и сбился. И как раз в эту паузу и сумела вклиниться Аугуста Нель, которая до сего момента внимала с благосклонной улыбкой на губах и мило кивала в нужных эпизодах бурного повествования.