— Афиногенушка, дай поспать, а? — попросила я, ощущая себя жалкой и немощной, закрыла глаза и попыталась спрятать голову под подушку.
— С-с-с-сонья, — просвистел он страшным голосом, — я не шучу.
— А я что, по-твоему, смеюсь? И слезь с меня, чудовище!
Спихнула котяру на пол и села на кровати.
— Черт! До чего же спать хочется!
— Выспишься у эльфов. Да шевелись ты, проклятье! Меня из-за тебя на второй... Ты куда собралась?
— В ванную. Надо же мне себя в порядок привести...
— В порядок?.. — Оливкин хранитель задохнулся от возмущения, но когда я потянула на себя дверь в коридор, Все-таки нашел в себе силы, чтобы произнести:
— Для кого? Для Гринольва? Тогда ладно.
И добавил, словно выплюнул:
— Говорят, он любит ухоженных сук.
Я замерла у открытой двери. Остолбенела. Только не вожак клана Лунных Волков.
Было холодно и безветренно. Снежинки, медленно танцуя, кружили в морозном утре, неспешно опускаясь на деревья, на крыши домов, на покосившуюся ограду дома старейшин, на столб, на цепь и на меня.
Было холодно, но кожа уже почти не ощущала колючих прикосновений кружащегося в воздухе снега. Просто хотелось спать. Лечь здесь же, у столба, подтянуть колени к груди, скрутиться калачиком — и уснуть. Навсегда. Как же сладко было бы умереть, но кто же мне позволит?! Смерть — это тоже побег. А от Лунных Волков не сбегают.
Хлопнула дверь и снег заскрипел под тяжестью чьих-то шагов. Поднять голову, чтобы посмотреть, кто пришел? Нет сил. Да и желания нет. Какая разница? Кто бы это ни был, ничего хорошего меня не ждет.
— Поднимись!
Цепь звякнула, когда за нее дернули, рана на шее вспыхнула ослепительной болью, и я встала на ноги, стараясь не думать, не чувствовать, а главное, не пытаться угадать, что сейчас произойдет.
Волк был высок и красив. Наверное, красив, для кого-то другого, кто не знал, насколько сильно он похож на моего мучителя.
— Прав был братец, — проговорил пришедший и взвесил в теплой руке мою правую грудь, — красивая и выносливая.
— Жаль, что не моя, — обвел пальцем отметину на левом плече и сокрушенно цокнул языком, а потом потянул за цепь, подтаскивая меня к себе еще ближе.
— Впрочем, когда ты ему надоешь... — тяжелая ладонь легла на спину и медленно поползла вниз по позвоночнику до ягодиц. — Когда надоешь, возьму тебя к себе.
Прижался носом к затылку и тихонько застонал, втягивая в себя мой запах.
— Пахнешь ты просто... изумительно! Ни с чем не сравнимо.
И вдруг отпустил меня, сорвал с себя плащ и решительно накинул мне на плечи, отбросил упавшую на глаза зеленую прядь, оскалился хищно и произнес: