А потом вздохнул и признался:
— У меня есть вещь, которая совершенно точно принадлежит твоему народу. И я не вполне уверен, что знаю, как с нею поступить.
Отклонился назад, доставая что-то из кармана, а потом поднес к самому моему лицу раскрытую ладонь.
— Знаешь, что это?
Я опустила взгляд и с удивлением увидела, что Павлик держит кусочек янтаря, напоминающий формой большую каплю.
— Ты полагаешь, я сегодня недостаточно натерпелась? — скептически изогнула бровь, глядя на обнимавшего меня за талию мужчину.
Он тепло улыбнулся мне и качнул головой.
— Значит, в предрассудки ты не веришь? — и снова щекотно вдохнул воздух возле моей шеи.
— У нас говорили, что такой камень найти — к неприятностям, болезни и смерти. Это золотые колокольчики Койольшауки... Я не знала, что ты увлекся волчьим фольклором.
Павлик рассмеялся, и я заподозрила его в нехорошем:
— Ты мне просто зубы заговариваешь, да?
— Вот и нет... — он сделал вид, что обиделся, а потом сообщил мне недовольным голосом:
— Думаю, это не предрассудки. Мне кажется, что этот камушек и есть истинная слеза богини, которую вы называете колокольчиком. И думаю, что кровавая Койольшауки всплакнула над судьбой своих лунных сыновей не один раз...
После этих слов Павлик снова полез в карман, и в лунном свете медовым блеском сверкнул еще один колокольчик. Мне стало жутко, и одновременно с этим по моему позвоночнику от затылка вниз ледяной змейкой скользнул страх, словно чужой липкий взгляд. Забыв о щите невидимости, я оглянулась, проверить, не следят ли за нами неизвестные злоумышленники. От резкого движения Павлик уронил в траву один из камней, и я, тихонько вскрикнув, протянула руку, чтобы поднять его.
Пальцы коснулись согретого человеческим теплом камня, а потом вдруг провалились во что-то вязкое и густое. И воздух наполнился соленым медным запахом, а перед моими глазами заплясали знакомые мушки.
Я дернулась назад и, не веря, посмотрела на указательный и средний пальцы своей правой руки, окрашенные в алое и такое притягательное... Я облизала губы, хотя облизать мне хотелось совсем другое. Язык оцарапался о вмиг заострившиеся клыки, а маникюр, над которым мама Эро мучилась почти целый час вдруг начал стремительно трансформироваться в когти.
Задрала голову и взглядом споткнулась о равнодушную жестокость луны.
Где-то тут, совсем рядом, у неполноводного ручья, который лениво омывал корни умирающей ивы, меня ждал волк, своею силой готовый посоперничать с древним, как мир и кровавым, как самая жестокая ночь, богом Ицли.