— Соня, что с тобой? — прошептал мужчина, держащий хрупкое человеческое тело в слишком нежных объятиях.
Я мотнула головой, стараясь избавиться от непереносимой жажды убийства и сглотнула вязкую слюну.
— Поль, оборот, — прохрипела я, чувствуя, как зов предков начинает ломать и перестраивать кости.
Шелковый халатик затрещал на моих плечах, когда позвоночник окатила теплая волна.
— Полнолуние... — простонала я, глядя в недоумевающие голубые глаза. И хотела еще добавить:
— Прости, — но голос изменил мне, сорвавшись в протяжный призывный вой самки.
— Я же запер проклятый амулет! — выкрикнул Эро и упал передо мной на колени, обхватив длинную рыжую морду руками, а потом зашептал быстро-быстро:
— Посмотри на меня, солнце! Посмотри! Это я. Видишь?
Широким жестом отшвырнул в сторону что-то блестящее и желтое, и почти сразу мне в нос ударил самый притягательный в мире запах перечной мяты.
— Я не могу, — простонала я, потому что волк у ручья манил меня к себе своим резким ароматом.
— Можешь! — провел большими пальцами рук по моим глазам, опуская тяжелые веки. — Не смотри, просто слушай мой голос.
Слушать? Мне до дрожи в тонких ногах хотелось бежать. Так быстро, чтобы вой ветра в ушах заглушил рев бегущей по венам крови, но уверенный и решительный голос, прорываясь сквозь какофонию внутренних звуков, уговаривал:
— Ты только думаешь, что тебя зовет луна. А это не так. Я. Я тебя зову, слышишь? Сонья... Сонечка... Ингеборга... Ини... Самая рыжая в мире, самая, закрой свои маленькие розовые ушки. Дыши ровно. Ини... Я идиот. Идиот! Надо было показать тебе колокольчики утром! Прости, я не знал... Не слушай луну. Останься со мной... Пожалуйста.
— Зачем? — из последних сил выдохнула я, теряясь в ослепительном лунном свете. — Зачем мне ты? Там... волк...
А после минуты мучительной тишины я почувствовала горячий рот у своего острого, покрытого шерстью уха и услышала обжигающий нервные окончания шепот:
— Волки не умеют любить. Я — да. Хочешь, научу?
И снова аромат перечной мяты, а далекий волчий вой уже не будоражит кровь.
— О. Бе. Ща. Ешь? — каждый слог — боль, потому что только с болью и кровью можно вырваться из-под власти луны.
— Не отвертишься теперь, — заверил он и вдруг потребовал:
— Открой глаза!
Распахнулась ему навстречу, а он придвинул свое лицо вплотную к моей морде и неспешно, широким обжигающим языком провел короткую полосу по моему носу, не разрывая зрительного контакта.
— Ини...
Шепчет в одну секунду, а в следующую — мятный взрыв, истерика, покорность, счастье, фейерверк... Не помню, как проходило обращение назад. Помню только, что Павлик смеется. И еще шепчет в мои приоткрытые губы что-то, адресованное явно не мне: