Малая раздавила ногой обломок стены. Измерила расстояние до соседнего здания, откуда прилетали редкие выстрелы – детские плевки. Вероятность попадания – восемьдесят процентов. Посмотрела наверх, где закруглялся плавный виток эстакады. За ограждением бегали люди. Кто-то в форме махал руками, показывая путь к отступлению. Вероятность попадания – девяносто четыре процента.
Близкая вспышка на миг сбила показания датчиков. Одна пластина корпуса повредилась. На камеру верхнего вида что-то капнуло, серая пленка размыла изображение.
Дождь начинался. Как же давно она не видела дождь…
Вспомнив о раненом центурионе, Малая подошла к нему. Он лежал на спине, выставив над собой распылитель. Губы плотно сжаты, глаз сощурен, по пластине имплантата катятся грязные капли. Окуляр горит.
А ведь у нее почти такой же. И у многих заключенных на Орбитальной.
Малая занесла ногу и резко опустила, раздавив центуриону голову. Кровь брызнула из-под круглой подошвы.
Быстро, без мучений.
Ведь имманес – гуманная раса.
* * *
Она жила у сородичей давно. Сто тридцать корабельных периодов в космосе и двести некро-дней на планете под названием Мармарос. Сказали, что это – ее родина. Что ж, Малая не была против. Пускай сама планета выглядела, как огромное лавовое плато с щеткой небоскребов, от нового дома отказываться не стоило. Лучше такой, чем вообще никакого. И боги видели, Малая изо всех сил старалась понравиться новым сородичам.
Но накопилось столько вопросов. К примеру, время. На Мармаросе времени утекла прорва. Плюс долгие перелеты, которые она проспала в капсуле. А на Старой Земле прошло лишь недели две со дня ее побега. Каких-то две недели… Странно. Оказавшись у имманес, Малая будто попала во временной карман, исчезла для остального мира.
Может, имманес и правда исчезают? Прячутся в пространственную складку и ждут. С их технологиями возможно многое.
Снаружи плыла печальная Земля. Такая маленькая в сравнении с Мармаросом. Сморщенный каменный шар с пятнами куполов, под одним из которых поблескивало море. Вспомнилась теплая вода, наползавшая на песок. Увязшие в нем белые ракушки. Дети патрициев, с визгом забегавшие в прибой.
Было ли это воспоминание правдой? Оно казалось размытым, как акварель – тусклые от времени краски и ощущения. Какое-то эхо, ускользавшее каждый раз, когда Малая пыталась вспомнить детали.
Почувствовав на себе взгляд, она обернулась и от неожиданности вжалась в стекло спиной.
На стене замерло изображение Бел Шаи. Казалось, его призрачно-белая кожа светится на стене темной ячейки. Он не двигался, просто наблюдал. И был так реален, что даже во рту пересохло. Форма, волосы, собранные в узел. Все как во сне.