— Это мой друг, который идет ко мне в гости! Она ничего плохого не сделала! — дерзким юным петушком кинулся Илья на удивленно поводящего усами милиционера. — Почему вы с ней так грубо разговариваете?! Мы советские люди, и я не допущу…
— Кто тут советский человек — она, что ли? — с невыразимым презрением прервал участковый. — Не допустит он… Ты, парень, друзей-то с умом в следующий раз выбирай. А то, знаешь, — с кем поведешься… Она у меня скоро тут сядет лет так на дцать… Для начала на один годик, по майскому указу за тунеядство и нетрудовые доходы. Это мы быстро… Это мы умеем… А там — стоит только начать… Что — молчишь, святоша? — он снова переключился на стоявшую с неподвижным посеревшим лицом и стиснутыми зубами попадью. — Правильно. Не разевай пасть, чтоб пожалеть не пришлось. А ты, сынок, домой чеши по-быстрому. Там тетку вашу, или кто она вам, зашибло, так мать с сестрой ревут одна другой громче… — Он обернулся на дом, почесал затылок под форменной фуражкой, покачал головой: — Везет вам в этом году, ничего не скажешь: три несчастных случая, считай, подряд — и все в одном месте. И, главное, не подумаешь ничего такого — просто масть вам черная повалила… Но это не навсегда: потом красная попрет.
Виной всему оказался захламленный балкончик второго этажа, принадлежавший нежилой, тленом пропахшей комнате-кладовке, разобрать которую у матери руки не доходили второе лето. Правда, каждый член семьи, случайно завернув в нее с деревянной балюстрады, не единожды выходил оттуда, благодарно прижимая к груди нечто интересное, полезное или просто странное. Например, не далее как позавчера мама гордо вынесла овальный антикварный соусник расписного фарфора, говоря, что отмоет его и выставит на обеденный стол, наполнив сметаной, — но всезнающая и смешливая тетя Валя, лишь раз глянув на симпатичную вещицу, громко прыснула, что-то быстро зашептала в ухо маме — и у той постепенно начали округляться глаза, а потом она сконфуженно прикрыла рот рукой и тоже тихонько хмыкнула, с изумленной недоверчивостью вертя в руках свою находку; «У соусника — носик, а тут — овал![5]» — торжествующе закончила подруга, и женщины вместе пошли вниз по лестнице, не переставая неприятно хихикать. В начале лета отчим обнаружил некое ржавое колесо с застопорившей посередине стрелкой и торчащими во все стороны железными штуковинами, объяснив заинтересованному пасынку, что ему выпал уникальный шанс лицезреть воочию легендарную астролябию. Сам Илья в разное время разыскал там несколько пар крепких удобных ботинок, пришедшихся полностью впору, а также выволок и отчистил до сих пор верой и правдой служивший старинный кульман. Даже Анжела ухитрялась разжиться там какими-то недоломанными дореволюционными еще игрушками — на вкус Ильи, слегка жутковатыми (лысого плюшевого обезьяна Джаконю с мордой Джека-Потрошителя дядя Володя, помнится, даже пытался у падчерицы изъять, но столкнулся с таким оглушительным воем оскорбленной шестилетки, что обескураженно отступил). Анжела сумела даже, улизнув по-тихому с веранды от возившейся с живым еще Кимкой мамы, преодолеть баррикаду из затхлой мебели в пыльных чехлах, пробраться на тот самый балкончик и немедленно взгромоздиться там на хлипкий треногий табурет… Проказница чуть не сверзилась на землю со второго этажа: неосторожно схватилась за одну их двух круглобоких каменных ваз, украшавших углы балкона, — и тут выяснилось, что ваза ничем на закреплена или просто оторвалась со своего места: она зашаталась — и девочка вместе с ней. Отчим с Ильей, наблюдавшие драматическую сцену снизу, вдвоем рванулись в дом, предсказуемо столкнувшись в дверях, и несчастье непременно стряслось бы, если б Анжела не ухитрилась сама восстановить равновесие, да еще и принять при этом свой фирменный вид слегка нашкодившего пушистого котенка, что всегда мгновенно исключало любые попытки наказаний со стороны разгневанных и перепуганных взрослых…