Но Наташа не трусиха.
Это вечером немного страшновато пробегать через темные сени, когда не знаешь к тому же, дома ли маменька или опять ушла куда-нибудь с дядей Колей. Но теперь ничего. Теперь Наташа чувствовала, что выспалась, - значит уже утро, - значит на дворе солнце, голубое небо, а над садом, над ставом высоко пролетают тонкие паутинки.
Наташа повернулась к маменькиной кровати. Голубое атласное одеяло возвышалось на постели, точно гора. Середина этой горы едва заметно колыхалась. Так и есть: маменька еще спит.
Но за окном, в саду, где стояла папенькина палатка, слышались голоса: один быстрый, со смешком, а другой медленный, приглушенный, гудевший, точно шмель в вишеннике. Папенька встал уж - он вставал раньше Наташи, - напился чаю, побегал по саду и теперь сидит и читает толстую книгу, а Прохор, как всегда с утра, бурчит, чем-то недоволен.
Вставать, вставать!
Наташа отбросила одеяло, схватила платье, перекинутое через спинку кровати. Повертела платье в руках, чтобы найти на нем желтенькую пуговку, Уля всегда твердит: эта пуговка должна быть сзади! Нашла ее, надела платье так, как учила Уля. Пуговка все-таки очутилась почему-то на груди, но Наташа не стала переодеваться-некогда: папа сейчас убежит в лагерь к солдатам. Наташа легла животом на кровать, спустила вниз толстые загорелые ноги и привычно соскочила на холодный глиняный пол. Побежала к дверям, встряхивая своими пушистыми льняными кудрями.
В сенях было уже совершенно светло. Наташе казалось странным, что горничная Уля, спавшая в сенях на полу, может в такую пору сладко храпеть.
Хлопнув дверью, Наташа выскочила на крыльцо.
Улица была пуста. Солнце только что всходило. На белой стене низенькой одноглазой хатенки, где жила Гапка, Наташина подруга, горели первые солнечные лучи.
Наташа бочком спустилась по ступенькам крыльца, бесстрашно прошла мимо злого индюка, который забавно надувался и пыхтел, и побежала в сад.
Еще издали она увидала всегдашнюю картину; под яблоней, на складном стуле, сидел папенька. На коленях у него лежала та же самая толстая книга, в которой нарисованы солдаты и пушки. Папенька что-то говорил Прохору, выглядывавшему из палатки. Маленькая косичка папеньки, перевязанная черной шелковой лентой, смешно вздрагивала.
Отца Наташа любила больше, чем мать.
Наташа - непоседа и егоза. От маменьки всегда только и слышишь: "не тронь", "положи на место", "ступай, займись своим делом". У маменьки много припасено для Наташи этих "нельзя": перед обедом есть варенье - нельзя, полоскаться в пруду - нельзя, драться с мальчишками на улице - нельзя. Маменька редко сама играла с Наташей и никогда не брала ее с собою, когда собиралась идти гулять с дядей Колей на реку или в леваду.