Вова Иванов в это время обувал сапоги.
* * *
Валентин Александрович провалялся без сна всю ночь, завистливо вслушиваясь в ровное дыхание супруги. Сон не шел, хоть тресни… Страха перед неведомым ночным охотником тоже не было, более того — он о нем почти и не вспоминал, так, вскользь… простыня под его большим телом скаталась в валик, постель была чересчур мягкой, жена — слишком горячей, он отодвигался, стараясь, все же, не выползти из-под одеяла, которое оказалось слишком маленьким. Туман, кажется и в дом заполз, оглаживал лицо и руки влажной сыростью. Ворочался с боку на бок, как медведь в берлоге. В голову лезла разная дребедень, он вяло отталкивал ненужные мысли, пытался отыскать в их половодье хотя бы крупицы сна — но тщетно…
Он вдруг понял, что просто устал… Устал жить. Может быть — жить вообще, может — жить в этой проклятой деревне, он не пытался разобраться, знал только, что так больше продолжаться не могло. У всего есть начало, всему рано или поздно приходит конец… Начал считать, сколько же ему лет, он уже давно не справлял дни рождения — с детства не любил собственный день рождения, потому сбился со счета. Да и счет годам не вел, смысла-то было… Подсчитал — ужаснулся; девяносто два года…
И чего он добился за эти годы? Ведь доживают до такого возраста считанные единицы.
А ни хрена он не добился. Председатель колхоза, знал бы отец… Валентин Александрович помнил коллективизацию, их семья как раз и попала под знаменитый указ — не сказать, чтобы они жили богато, но имели гусей, корову, лошадь… Все зарабатывалось кровавыми мозолями и трещащей спиной, хоть Валя и был еще совсем ребенок, но помогал отцу чем мог. До сих пор заставь — лошадь запряжет с закрытыми глазами…
Потом их пришли раскулачивать. Свои же, деревенские.
Отец как-то очень быстро спился, года не прошло. Валя помнил его последние дни — от огромного отца остался лишь обтянутый дряблой желтой кожей скелет, на костлявых, неправдоподобно тонких плечах сидела огромная голова, оставшаяся почти прежней…
Они с матерью переехали в Калинин, подальше от своего прошлого. Всю страну тогда трясло… Их больше не тронули.
Поступая в институт, Валя скрыл некоторые подробности своей биографии. Он уже с седьмого класса ходил с комсомольским значком, весь такой из себя правильный… Но с червоточиной в сердце. Так и не смог до конца поверить государству, убившему его отца.
А многие верили…
Потом война, ранение, орден, потом — госбезопасность, в которой началась оглушительная по тем временам карьера… Вот там уже грыз червячок — он не такой как коллеги, ему есть, что скрывать — и если всплывет, не сносить головы. Умер Сталин, все ведомство перетряхнули — он избежал чисток.