– Вы знаете иврит? – изумился Игнац Альбертович.
– Я беру уроки. Но позвольте закончить относительно «не осуществимо». Нельзя не достигнуть цели тому, кто старался, напрягал усилия, боролся и добивался. Я напрягаю усилия и верю в победу, потому что не верю в бесплодность энергии.
– Но ведь сионизм – это просто бегство от одних погромов к другим. Кто сегодня владеет Палестиной? Турки и арабы. Значит, если вы сманите нас туда от здешних погромов, то подставите под погромы арабские. Не правильней ли затратить вашу молодую энергию на завоевание нашего равноправия здесь, в России?
– Это, Игнац Альбертович, предлагает Бунд, но как раз это совершенно не достижимо. Мы две тысячи лет пытались добиться равноправия везде, куда вынужденно приходили с момента нашего изгнания из Эрец-Исраэля. И везде это кончалось Крушеваном и Кишиневом – в Александрии, в Испании, в Польше, а теперь в России. Потому что везде мы – чужие. И хоть вы трижды примете крещение, вам не изменить поговорки: жид крещеный, что конь леченый, что вор прощеный. В любой стране, как только народ скатывается в нищету, так он идет грабить евреев. Так было, так есть и так будет до тех пор, пока мы не вернемся в нашу страну, отвоюем ее и будем жить у себя дома, как все люди на этой земле. Вот вам и весь сионизм.
Игнац Альбертович внимательно и даже, я бы сказал, зорко посмотрел Зеэву в глаза и обратился уже не свысока, а как к равному собеседнику:
– Но как же вы нас поднимете? Меня, например, – Игнац Альбертович коротким полужестом показал вокруг: – Как вы меня сдвинете в какую-то Палестину?
– А сколько у вас будет внуков? – спросил Зеэв.
– Что? – недоуменно, словно не расслышал, переспросил отец Маруси.
– Я говорю: сколько у вас будет внуков? – спокойно повторил Зеэв.
– Ну, кто ж это знает! – усмехнулся Игнац Альбертович.
Но Зеэв не отступал:
– Знать никто не знает, а вот хотеть… Сколько бы вы хотели внуков? – и поскольку Игнац Альбертович молчал, продолжил: – У вас пятеро детей, и скоро все станут взрослыми. Что, если они пойдут в отца?
– И родят каждый по пять детей? – засмеялся Игнац Альбертович.
– Ну, хотя бы по три. А теперь посмотрите… – и Зеэв достал из внутреннего кармана пиджака простой черный футляр для очков, открыл и извлек из него крохотный обгорелый кусочек ткани, на котором сохранилось несколько ивритских букв. – Это я поднял в Кишиневе в сгоревшей синагоге. Обрывок Торы. Прочтите, что тут написано…
Игнац Альбертович осторожно взял маленький, меньше детской ладони, кусочек ткани с обгорелыми краями – «» значилось на нем.