– Да, – подтвердил Владимир. – Совершенно верно.
– Так это ж был Человек! – с каким-то особым весом и почтением произнес Абрам Моисеевич, отличавшийся от своего младшего брата не только возрастом, но и совершенно иной, еврейской, внешностью – ермолкой на лысой почти голове, тяжелыми очками в роговой оправе, аккуратной, с проседью, бородкой, безрукавным дорогим кафтаном-«бекеше» из черного атласа, надетым на белую шелковую рубашку и подпоясанным широким атласным кушаком.
– Наш человек! – подтвердил Игнац Альбертович.
И все трое, отложив карты и положив локти на стол, обменялись какими-то особыми, значимыми взглядами.
– Эх, молодой человек! – произнес Абрам Моисеевич, качнувшись в знак сожаления из стороны в сторону. – Шо вы можете знать за своего покойного отца, вечный ему покой на небе и радость его сердцу, когда он смотрит звидтыль на вас! Посмотрели бы вы, шо творилось на Днепру лет тридцать назад, когда только и было два царя от порогов до нашего элеватора: Коваленко – один, а другой, еще важнее, – ваш отец Иона, главный скупщик «Русского общества пароходства и торговли». Едет себе на колесном пароходике вверх от Херсона такой еврей Ионя – борода черная, очки золотые, живот как полагается…
– Едет, как царь, – перебил его брат, – пятьдесят человек свиты – бухгалтеры, пробирщики и так себе дармоеды. Всю дорогу дают чай…
– А то можно и по стаканчику водки с пряником, – с усмешкой уточнил Игнац Альбертович.
– Можно, – согласился Абрам Моисеевич и продолжил: – И до трех часов ночи играют в «шестьдесят шесть». А мимо бегут пристани – Большая Лепетиха, Малая, Каховка, Никополь, аж до Александровска. На каждой пристани еще за три часа до приезда Иони сам губернатор не протолкается: агенты, маклера, перекупщики, биндюжники, чумаки, вся площадь завалена мешками, позади волы и возы. Вы что думаете, Ионя ночь не спал, так он усталый? Как увидит пристань, кричит матросу: Юрка, сюды – качай! Сам подсунет голову под «крант», Юрка давай накачивать воду, пол-Днепра выльет ему на лысину, и опять Ионя хоть на свадьбу готов. Стоит на палубе и еще издали кричит: «Наше вам-с, Ставро Лефтерьевич, как живете? Вижу, пополнели, летом вместе в Мариенбад поедем. Гей, Куролапченко, – шо мне в Каховке сказали, опять у тебя дочка родилась? Седьмая? Окрести ее Софья – пора сделать «соф», конец!»
– Для каждого доброе слово, а те стоят и смеются, руки целовать готовы… – снова добавил Игнац Альбертович.
– Да, был Днепро, а теперь, извините, банки! – горестно сказал Абрам Моисеевич.
– При чем тут банки? – требовательно спросил у него брат.