Кишинев, места погрома и резни. Согласно переписи населения 1897 года, евреи составляли 45,9 % населения Кишинева, и теперь тут руины целых кварталов еврейских домов и магазинов – Измаильская улица… Килийская… Свечная… Николаевская…
Сотни жилищ с выбитыми окнами и выброшенной на улицу утварью… Сгоревшие синагоги…
Жаботинский навещает места резни, говорит с очевидцами, раздает пострадавшим деньги и одежду. Собирает фотографии – вот женщина над телом изуродованного и убитого мужа… вот родители над трупами четырех убитых детей…
В еврейской больнице, в палатах, в коридорах, на лестницах – потоки крови и сотни раненых с перевязанными головами, сломанными руками. Многие страшно изуродованы: с перебитыми носами, выбитыми глазами и зубами, сломанными челюстями…
Жаботинский беседует с ними: вот двадцатичетырехлетняя Ривка Шифф, ее изнасиловали во время погрома, то же самое произошло с ее подругой Симой-Голдой. Они рассказывают, как погромщики вломились в дом, в котором они скрывались, и первым делом ударили Симу пистолетом по лицу, бросили на пол и надругались над ней. Затем схватили Ривку и ее мужа, требуя денег. Денег у них не оказалось, и погромщики со словами «если денег нет, то ублажай нас» изнасиловали Ривку… На углу Свечной и Гостиной улиц беременную женщину посадили на стул и били дубиной по животу… На Кировской улице бросали со второго этажа на мостовую маленьких детей… Суре Фонаржи вбили два гвоздя в ноздри, которые прошли через голову… Харитону отрезали губы, потом вырвали клещами язык вместе с гортанью… Зельцеру отрезали ухо и нанесли двенадцать ран на голове…
Жаботинский молча выслушивает эти рассказы. Он не записывает их, а впитывает, как наркотик, который отныне будет в его крови всю жизнь. Девяностолетнюю старуху изуродовали ножками от железной кровати. В Семеновке, пригороде Кишинева, погромщики убили двух пожилых женщин шестидесяти и шестидесяти пяти лет, а также двух матерей и их детей. Семнадцатилетнюю дочь одной из этих женщин выволокли из дома в поле, где изнасиловали и убили. В Овидполе еврейка была изнасилована в синагоге. В Виннице еврейка попросила свою знакомую, жену крестьянина, спрятать ее. Крестьянка немедленно привела домой нескольких молодых людей, которые отняли у женщины деньги и изнасиловали ее при детях.
Жаром бычьей крови наполняют Жаботинского эти рассказы. И уже не юношески-романтические мечтания о судьбе еврейского Гарибальди, а земная решимость делать что-то конкретное, практическое взрослит его мысли и тело. Он буквально физически чувствует этот ментальный сдвиг, и даже Тривус замечает в нем перемену: