Она вздохнула, но не успела зайти к себе, как дверь его неожиданно открылась и в коридор вышел Максим в одних домашних штанах, с голым торсом и полотенцем через плечо. Увидел ее — и на миг в лице промелькнули удивление, растерянность, отчаяние. У нее аж сердце екнуло. Но в следующий миг он будто опомнился, нахмурился, стиснул челюсти. Взгляд его налился свинцовой тяжестью. Сразу стало неуютно, захотелось скрыться прочь с его глаз. Но Алена неожиданно для самой себя расхрабрилась и выпалила:
— Максим, мне надо с тобой поговорить.
Он посмотрел на нее с такой ненавистью, что она невольно поежилась.
— Поговорили уже раз, — процедил он и направился мимо нее в ванную.
— Максим! Я не понимаю, почему ты так со мной? Что я тебе плохого сделала?
— У тебя зачетно получается изображать невинность. Это, видать, у вас семейное, — бросил Максим, не оглядываясь, не замедляя шаг.
Веки противно защипало, и в груди стал разрастаться болезненный ком.
— Это ты попросил Кристину и остальных, чтобы они меня поймали после уроков? — крикнула она ему вслед.
Он приостановился. Оглянулся, нахмурившись.
— Что за бред?
— Но разве ты не просил их это сделать? Ну чтобы они меня… Чтобы, в общем, я ушла из вашего класса.
— Ты много о себе думаешь. Мне вообще пофиг, есть ты или нет. Так что не сочиняй всякую ересь и, знаешь что, не подходи ко мне больше, не заговаривай со мной, даже не смотри в мою сторону. Поняла?
Алена забежала к себе, чувствуя себя сейчас еще более униженной и несчастной, чем даже после кошмарной сцены в туалете. Обхватив голову руками, она разрыдалась. Плакала долго, до икоты, до изнеможения. Обессиленная, рухнула на кровать, и взгляд ее случайно упал на блокнот. Его кончик торчал из-под подушки. Она порывисто достала его, нашла рисунок с портретом Максима. Поколебавшись с минуту, она в конце концов решительно выдернула лист и порвала его в клочья, но легче не стало, наоборот…
Вдруг загудел сотовый. Звонили ей обычно только два человека: папа и Нина. А сейчас-то кому приспичило, когда уже почти ночь?
Алена взглянула на экран, и ей сделалось нехорошо: Стас. Про него она совершенно забыла. Она не стала отвечать, убрала звук и отложила телефон. Да, очень неудобно получилось. И завтра ей перед ним будет стыдно. Но пусть это будет завтра. А сегодня оправдываться и объясняться у нее попросту нет сил.
* * *
На следующий день Стас прямо с утра поймал ее у ворот. Поздоровался, но с явной обидой в голосе.
— Я прождал тебя почти три часа, а ты даже на звонки не отвечала, — упрекнул.
Он, оказывается, названивал ей весь вечер с семи часов. Пока она выслушивала претензии мачехи, пока ужинала, пока беседовала с отцом в его кабинете, рассказывая в подробностях, как проходят занятия с Лилией Генриховной. А он, бедный, стоял там и ждал. И звонил впустую. Как же было перед ним неловко!