Страдавшие постэнцефалитным синдромом десятилетиями находились вне жизни; у них отсутствовала память, не работали органы восприятия, спало сознание. Теперь они возвращались к жизни, полному сознанию и движению. Станут ли они воспринимать себя, подобно Рипу ван Винклю, неким анахронизмом в мире, ушедшем далеко вперед?
После того как я дал своим пациентам леводопу, «пробуждение» затронуло не только их физическую, но также интеллектуальную, перцептивную и эмоциональную сферы. Такое системное пробуждение (или оживление) полностью противоречило нейроанатомическим представлениям, бытовавшим в 1960-е годы, представлениям, в соответствии с которыми моторные, интеллектуальные и аффективные механизмы относились к различным и никак не соединяемым отделам мозга. Сидевший во мне анатом, разделявший эти представления, говорил: «Этого не может быть. Такое “пробуждение” невозможно».
Но «пробуждения» происходили, и они были реальны.
Администрация по контролю за соблюдением законов о наркотиках предложила мне заполнить стандартизированные формы, в которых нужно было перечислить симптомы заболевания и описать реакции пациентов на принимаемые средства. Но то, что происходило с моими пациентами – как в неврологическом, так и в человеческом отношении, – было настолько сложно, что никакие формы не были способны вместить в себя реальность, свидетелем которой я стал. Я почувствовал необходимость в ведении детальных записей и занесении их в журнал. То же самое стали делать и некоторые из пациентов. Со мной теперь были фотоаппарат и магнитофон, а позднее – кинокамера «Супер-8». Я понимал – то, что я вижу, мне уже никогда не доведется увидеть вновь, а потому так важно запечатлеть каждую минуту эксперимента.
Некоторые из пациентов днем спали, зато бодрствовали ночью, а потому у меня был двадцатичасовой рабочий график. Хотя я и страдал от недосыпания, этот распорядок давал мне возможность ощутить особую близость к пациентам, а также всегда быть готовым прийти на помощь к любому из пятисот пациентов больницы «Бет Абрахам». Бывало, что одному я помогал справиться с сердечной недостаточностью, другого отправлял в отделение интенсивной терапии, а третьего – на вскрытие, если пациент умирал. Хотя обычно в больнице был ночной дежурный врач, я решил, что мне тоже нужно быть на подхвате, и вызывался дежурить по ночам сам.
Начальству больницы эта идея понравилась, и они предложили мне по минимальной цене снять квартиру в соседнем с больницей доме; эта квартира и предназначалась для дежурных врачей. Мой вариант устраивал всех: большинство врачей, как правило, терпеть не могут дежурства, а я был рад, что у меня есть квартира, всегда открытая и для моих пациентов. Штатные врачи: психологи, социальные работники, психотерапевты, логопеды, музыкальные терапевты часто заходили ко мне, чтобы обсудить пациентов. Почти каждый день у нас бывали плодотворные, оживленные дискуссии о происходящих на наших глазах беспрецедентных событиях, которые требовали неординарных подходов.