В течение 1990-х годов, уже не загруженный работой и не вознесенный должностью на необычайную высоту, Обри приезжал в Нью-Йорк, и мы общались в гораздо более свободном и легком режиме; я видел его часто, иногда – вместе с его женой Сюзи и младшей сестрой Кармель, которая также жила в Нью-Йорке. Мы с Обри стали друзьями – несмотря на столь по-разному прожитые жизни и почти двадцатилетнюю разницу в возрасте.
О дорогая, о чудовищная Кармель! Она всех приводила в ярость, по крайней мере в своей семье, но у меня к ней была слабость.
В течение многих лет Кармель была мифологической фигурой (актриса, да еще где-то в Кении!), но в 1950-е годы она приехала в Нью-Йорк, вышла замуж за режиссера по имени Дэвид Росс и на пару с ним основала маленький театр, чтобы ставить там пьесы своих любимых Ибсена и Чехова (хотя ее предпочтением всегда был Шекспир).
Я встретил ее в мае 1961 года, когда предпринял путешествие из Сан-Франциско на мотоцикле – том самом подержанном мотоцикле, который «сдох» в Алабаме. Остаток пути я проделал на попутках, а потому был довольно грязным и растрепанным, когда появился в ее элегантной квартире на Пятой авеню. Кармель велела мне принять ванну и дала чистую одежду, пока моя подвергалась стирке.
Дэвид в ту пору летал высоко – ему сопутствовал успех у критиков и публики и, как сказала Кармель, его начинали рассматривать как главную фигуру в театральном мире Нью-Йорка. Когда я увидел его, он бросался в глаза своим экстравагантным поведением: рычал, как лев, и затащил нас в невероятно дорогой ресторан «Русская чайная», где обед состоял из шести перемен; заказал все, что было в меню, да еще полудюжину разных водок. Это уже выходило за всякие рамки, и я подумал: а не мания ли это?
Кармель тоже сопутствовал успех; она не видела причин, почему бы ей не выучить норвежский и русский – с ее способностями к языкам это не заняло бы больше нескольких недель – и не перевести самой Ибсена и Чехова. Не исключено, что ее перевод был одной из причин того, что провалился поставленный Дэвидом ибсеновский «Джон Габриэль Боркман», на чем Дэвид потерял кучу денег. Большинство этих денег Кармель выудила у семьи, которая нашла их не без труда; Кармель же их так и не вернула. Спустя несколько лет Дэвид попал в Нью-Йорке в больницу – он был склонен к тяжелым депрессиям – и вскоре умер, не то от случайной передозировки, не то покончив с собой. Кармель, глубоко потрясенная, вернулась в Лондон, к семье и друзьям.
Вновь мы встретились с Кармель в 1969 году, когда я писал в Лондоне первые истории для «Пробуждений», а «Мигрень» все еще находилась в печати у «Фабера и Фабера». Кармель попросила меня показать, что я сочинил, и, прочитав гранки «Мигрени», констатировала: