К середине 2003 года болезнь Фрэнсиса стала брать свое, и я начал получать письма от Кристофа Коха, который в это время уже проводил с ним по нескольку дней в неделю. Они настолько сблизились, что многие их мысли рождались в диалоге, во взаимодействии, и то, что писал мне Кристоф, было конденсированным выражением их общей мысли. Многие его предложения начинались словами: «У нас с Фрэнсисом есть еще множество вопросов по поводу вашего опыта… Фрэнсис думает так… Что до меня, то я не уверен…». И так далее.
В ответе на мою статью о времени (ее вариант позже появился в «Нью-Йоркском книжном обозрении» под названием «В реке сознания») Крик подробнейше расспросил меня о том, насколько интенсивным бывает мерцание в мигреневой ауре. Его мы обсуждали лет за пятнадцать до этого, во время наших первых встреч, но, очевидно, мы оба все забыли, так как в ранних письмах о мерцании не было ни слова. Похоже, что тогда мы просто не могли прийти ни к какому решению, и оба, каждый по-своему, убрали эту нерешаемую проблему на дальнюю полку, «забыли» про нее, вывели на уровень подсознательного, где она должна была дозревать с тем, чтобы через полтора десятилетия мы вновь взялись за ее решение; теперь мы были гораздо ближе к ответу на волновавший нас вопрос. Я так напряженно думал об этом, что в августе 2003 года понял, что должен навестить Фрэнсиса в Ла-Джолле.
Я оставался в Ла-Джолле в течение недели и часто навещал Ральфа, который вновь работал в Институте Солка. Там царила (так по крайней мере мне показалось во время моего краткого визита) атмосфера взаимопонимания и сотрудничества, которая пришлась по душе Фрэнсису, когда он впервые приехал туда в середине 1970-х годов, и которая с тех пор, благодаря его присутствию, стала еще очевиднее. Несмотря на возраст, он все еще оставался в институте центральной фигурой. Ральф показал мне его машину, у которой номер состоял только из букв A, T, G и C – индексы четырех нуклеотидов ДНК, и я обрадовался, увидев высокую фигуру Крика, входящего в лабораторию, по-прежнему прямую, хотя передвигался Фрэнсис медленно, опираясь на трость.
В один из дней я делал презентацию, и, как только я начал, вошел Фрэнсис и тихо сел в глубине зала. Я заметил, что большую часть времени он сидит с закрытыми глазами, и думал, что он спит, но, когда я закончил, Крик задал несколько вопросов столь острых, что я понял: он ни слова не пропустил из того, что я сказал. Мне говорили, что его закрытые глаза обманывали уже многих гостей, которые впоследствии понимали, что за этим скрывается напряженное внимание, а также самый острый и глубокий ум из всех, с которыми они когда-либо встречались.