Я шел и думал: «Слава богу, что я дожил до появления этой теории». Вероятно, так чувствовали себя многие люди в 1859 году, когда вышло в свет дарвиновское «Происхождение видов». Идея естественного отбора поражала, но, если поразмыслить, она была вполне очевидной. И я сказал себе: «Каким глупцом я был, что не придумал этого сам!» – так же, как, вероятно, и Томас Хаксли, прочитав «Происхождение». Все стало ясно и очевидно – и совершенно неожиданно.
Через несколько недель после возвращения из Флоренции мне было дано еще одно прозрение, правда, невероятно-комического плана. Я ехал к озеру Джефферсон через пышно-зеленую местность округа Салливан, наслаждаясь видом безмятежных полей, пересеченных полосами кустарника, когда увидел корову. Но это была не обычная корова! Это была корова, измененная моим новым, сформированным под влиянием Эдельмана видением животного мира, корова, чей мозг постоянно занимался картированием всех актов восприятия и движения, корова, чье внутреннее бытие состояло из процедур категоризации и картирования, в чьем мозге мерцали нейронные группы, сообщающиеся на огромной скорости; это была «эдельманова корова», заполненная чудесным светом первичных форм сознания. И я подумал: «Какое удивительное животное! Никогда не видел коровы в таком свете!»
Естественный отбор мог показать мне, как появились коровы вообще – как вид, но нейронный дарвинизм был необходим для понимания, что это такое – быть определенной, уникальной коровой. Стать именно этой неповторимой коровой ей помог ее опыт, на основе которого мозг выбирал определенные нейронные группы и усиливал их активность.
Млекопитающие, птицы и некоторые рептилии, как полагал Эдельман, имеют «первичное сознание», то есть способность создавать ментальные сцены, позволяющие животному адаптироваться в сложной изменяющейся среде. Это приобретение, как считал Эдельман, было обусловлено появлением в некий «трансцендентальный момент» эволюции новой нейронной цепи, которая обеспечила массивные, параллельные и многосторонние связи между нейронными картами, равно как и между постоянно протекающими процедурами картирования, интегрирования нового опыта и рекатегоризации категорий.
В некий второй трансцендентальный момент эволюции, по теории Эдельмана, на основе более совершенных форм циркуляционной сигнальной активности стало возможным развитие у человека (и, вероятно, у некоторых других видов, включая приматов и дельфинов) «сознания более высокого порядка». Этот тип сознания несет в себе беспрецедентные возможности генерализации и рефлексии, различения прошлого и будущего. С ним, наконец, явились самосознание и идентификация себя в мире.