Хелена Пенина Ландау, моя тетя Ленни, родилась в 1892 году, за два года до рождения моей матери. Тринадцать детей моего прадеда и его второй жены были очень привязаны друг к другу и, когда расстояние их разделяло, обменивались частыми письмами. Но между тетей Ленни и моей матерью существовала особая близость, которая длилась на протяжении всей их жизни.
Четыре из семи сестер – Энни, Вайолет, Ленни и Догги – основали школы[34].
Моя мать, Элси, стала врачом, одной из первых женщин-хирургов в Англии, до того, как Ленни в 1920 году основала Еврейскую школу «на открытом воздухе» для ослабленных детей («ослабленными» считались и дети, страдавшие от аутизма и астмы, и просто излишне нервные и возбудимые). Школа располагалась в лесу Деламер в Чешире, и поскольку произнести «Школа на открытом воздухе с пансионом» или просто «ШОВП» было непросто, мы называли ее «школой Деламер». Мне нравилось туда приезжать и общаться с «ослабленными» детьми; мне они таковыми не казались. Каждому ребенку (и даже мне, гостю) выделяли квадратный ярд земли, окруженной низкой каменной стеной, на которой можно было посадить любое растение. Мне нравилось заниматься с тетей и ее коллегами практической ботаникой в лесу Деламер (до сих пор помню росшие там хвощи) и плавать в маленьком неглубоком озере Хэтчмир («Благословенный Хэтчмир», как писала тетя через много лет после того, как оставила Деламер). В годы войны, когда меня эвакуировали в Брэдфилд, я страстно желал оказаться не там, а в Деламере.
После почти сорока лет, проведенных в Деламере, Ленни вышла на пенсию, а в конце 1960 года нашла небольшую квартиру в Лондоне. Но я в это время уже уехал в Канаду и Штаты. За все 1950-е годы мы обменялись всего четырьмя-пятью письмами, и только когда между нами лег океан, мы начали регулярно и часто писать друг другу длинные письма.
В мае 1955 года Ленни послала мне два длинных письма, первое из которых она написала после того, как я отправил ей экземпляр журнала «Посев», прожившего недолго (он закрылся после первого выпуска), который я и несколько моих друзей взялись издавать на третьем курсе.
«Я получила большое удовольствие от “Посева”, – писала Ленни. – Мне понравилось все – и обложка, и шикарная бумага, и отличная печать. А какое чувство слова, которое продемонстрировали все авторы, независимо от того, серьезный был материал или веселый! Вас не испугает, если я скажу, как вы все потрясающе молоды (и, конечно же, жизнелюбивы)?»
Это письмо, как и все ее письма, начиналось словами «Мой милый Бол» (иногда она писала «Боливер»), в то время как родители обращались ко мне более сдержанно: «Дорогой Оливер». Я понимал, что слово «милый» она использует не походя; я чувствовал, что она любит меня, и любил ее в ответ – любовью без всякой задней мысли, без всяких условий. Ничто из того, что я мог сказать, не способно было оттолкнуть или шокировать тетю Ленни; ее сочувствие и понимание не знали границ, а щедрость и сердечность были безмерны.