— Конечно: Лика! — Максим подпрыгнул со своего кресла в два прыжка и обнял свою хрупкую подружку, присев на подлокотник ее кресла. — Мне очень нравится это имя! Моя маленькая, худенькая девочка Лика! Ты помнишь: у нас заказан один на двоих номер, в котором только одна кровать, и нет меча, чтобы положить его между нами в кровати!
— Нам и не нужен никакой меч, Максим! Верно? Зачем нам какой-то меч? — Она встала сама с кресла и обернулась лицом к юноше, робко сидевшему подле нее на деревянном подлокотнике кресла. — Не будь только паинькой, как привык в присутствии бабушки! Или тебе нравится быть скромником? — Её тонкие ручки обвились вокруг сильной шеи Максима, словно две ласковые змеи. — Поцелуй меня, милый: время пришло! Ты ведь так хотел этого там, в Уч-Дере, верно?
Максим не стал спорить: и поцеловал, и обнял, и подхватил на руки, чтобы закружить по комнате в бешеном ритме. Потом остановился, опустил девушку на пол, та встала на цыпочки и протянула ему свои распахнутые губы, обняв за талию со всей силой. Он целовал ее ласково и нежно, грубо и яростно: он уже понял, что ей нужны разные проявления в любви, что она ни в чем не приемлет скуки и однообразия. Его язык дразнил Мышку своей кажущейся нежностью и неутомимыми движениями: казалось, он не знает устали. Вскоре у Мышки голова закружилась так, что весь мир поплыл верх ногами, и в глазах пошли фиолетовые разводы. Ей стало так жарко, так чудесно, так радостно, как в сказке! Словно именно этого мгновения она ждала всю свою жизнь!
Они сами не заметили, как оказались на широкой, слегка скрипучей кровати, как остались без одежды и принялись с безоглядным любопытством разглядывать друг друга. Жадные губы юноши скользили по нежной загорелой коже хрупкого девичьего тела, его пальцы играли ее распущенными кудрями, еще сильнее завившимися после только что принятой ванны. Постепенно Максим стал настойчивее, его руки осмелели, опускаясь в своих поисках ниже и ниже. Мышка выгнулась и вдруг шепнула:
— У меня там будет страшный шрам рваный: не смотри, пожалуйста! — и робко зажмурилась, сделавшись вдруг похожей на маленькую невинную девочку. Однако, когда Максим решил избавить ее от ложной стыдливости и покрыл ласковыми поцелуями все ее тело до самого лобка, он отнюдь не обнаружил на теле возлюбленной никаких следов шрама: только тонкую белесоватую линию, напоминавшую робкий набросок белым карандашом. И ничего больше. Так он и сказал своей подружке: что нет у нее никакого шрама! Та лишь улыбнулась, решив, что юноша хочет просто ее успокоить, отвлечь от естественного в таких случаях стеснения, — и еще жарче притянула к себе милого, оказавшегося достаточно поднаторевшим в искусстве любви. Что показалось ей в тот момент очень приятным…