Купленный для нее глупый презент. Она лениво с ним поигралась, а затем отложила в сторонку. К другим вещам его так и не убрали.
На следующий день я нашел его на полу в кухне и положил в карман. А позже порадовался. После бомбежки многое из дома в Клэпхэме было отобрано. Кое-что Арчи умудрился вернуть, но коробка острова Медлин в этот список не вошла.
Может быть, она осталась у МИ5>5, или отец от нее избавился. За последние несколько дней он избавился от многих вещей. Оглядываясь назад, он явно знал, что в какой-то момент все пошло наперекосяк. И все его действия его же и настигнут.
Остров Медлин был местом, куда они должны были сбежать. Теперь я понимаю.
Частенько я гадаю, что произошло бы, если б тем вечером мы уехали. Людям всегда кажется, что у них в запасе больше времени, чем есть на самом деле. Видимо, мои родители исключением не стали.
Вероятно, несколько лет мы провели бы в качестве полноценных жителей острова, передвигались бы при помощи снегоступов и рубили бы дрова. А в летние месяцы купались бы под бесконечным голубым небом.
Сейчас мои родители уже были бы старенькими. Может, я навещал бы их по праздникам и во время длинных выходных, мы сидели бы возле камина и болтали, даже спорили. Мама любила печь — и готов поспорить, частенько бы этим занималась.
В этом мире фантазий я представляю, что живу с чистой совестью — чистой до дебилизма. Никаких вспышек в глазах умирающих людей. Никаких тошнотворных мыслей о том, насколько легко поддаются плоть и сухожилия, когда свежезаточенное лезвие мягко входит в человеческую шею.
На месте извращенной почерневшей штуковины, что имеется сейчас, воображаю в груди сердце того, другого Кристофера Шеридана, красное и здоровое, бьется сильно и точно, со спрятанными жилками цвета охры и оливы.
Тот Кристофер ложился бы спать лишь с мыслями о своем искусстве.
Его мир был бы ярче. В нем содержалось бы больше основных цветов.
Наконец-то вваливается Глеб, губы изгибаются в довольной улыбке, когда до него доходит суть моего затруднительного положения. Теперь меня радуют опущенные юбка и туника. Хватит и того, что он видит меня связанным.
— Ползин уехал? — рычу я.
Он кивает своей квадратной головой.
— Он взбесился.
Ну, еще бы.
— Освободи меня от цепей, — бросаю я по-русски. — Ключи вон на том крючке. — Подаю сигнал глазами. Глеб опускается на четвереньки и извлекает ключ, потом отстегивает запястье.
Мне не нравится, что он видит меня таким. Охране будет над чем поржать. Отпирая замки, он бормочет какую-то русскую пословицу, что-то насчет моего плачевного положения.