18 апреля, вторник.
Я полагал, что сам князь Одоевский в целый месяц не получит от всех своих корреспондентов столько вестей, сколько получишь ты от одного меня в несколько дней, а ты еще все пеняешь и вопишь! Я описываю тебе только то, что сам слышал и видел и рассказываю собственные свои похождения: чем богат, тем и рад; не сочинять же мне для тебя романов вроде толстого романа толстейшей барышни Извековой, за который недавно бедняга проглотила такую злую и обидную, хотя и не совсем острую эпиграмму:
И—ой роман с И—ой и сходен:
Он так же, как она, дороден И так же ни к чему не годен!
Уж не уведомлять ли тебя о двух американцах, муже и жене, которых балаганщики, налощив черным воском, называют гуронскими дикарями>1 и заставляют глотать какую-то мерзость;
или о молодом, прекрасном — как опубликовано — мужчине о трех руках? Очень нужны тебе подобные сведения!
Однако ж за гуляньями и другими подобными не досугами я точно не успел рассказать тебе в подробности о праздничных своих визитах. Объездил всех: важных и.неважных, угрюмых и приветливых — словом от аза до ижицы. Нигде не скучал, но от Ивана Петровича Архарова и его семейства просто в восхищении. Пусть толкуют, что хотят, а без сердечной доброты невозможно так радушно и ласково принимать людей маловажных и ни на что не нужных. Графа И. А. Остермана случилось мне в первый раз видеть во всех великолепных аттрибутах его звания. Настоящий канцлер! До сих пор я видел его не иначе, как в малиновом тулупе и в желтых туфлях. Застал у него множество известных лиц: доброго пузанчика губернатора Аршеневского, с сыном которого я был в пансионе у Ронка; генерала князя Лобанова-Ростовского, такого проворного и живого, как ртуть; H. Н. Байтыша-Каменского и помощника его А. Ф. Малиновского, автора «Старинных святок» и издатели театральных пьес Коцебу, которые заставлял он переводить молодых людей, служащих в архиве;>1 этим пьесам князь Горчаков дал общее название «коцебятины»;>2 были также пастор Гейдеке, старик
А. А. Юни, известный своею службою в Сибири и уваженный великою Екатериною за примерное свое бескорыстие, и еще очень замечательное лицо или, вернее, личико, А. П. Нечаев, крошечный,, худенький, на тоненьких, как спички, ножках старичок, такой, что его без затруднения спрятать можно в редикюль Натальи Дмитриевны Офросимовой,>3 и что ж, эта тщедушная куколка был — как тут рассказывали — в молодости красавец и такой необъятно-огромной тучности, что, будучи адъютантом графа 3. Г. Чернышева, имел один из всей свиты исключительную привилегию: сопровождать его в особенной карете или коляске* между тем как другие, по обязанности, должны были ехать верхами. Нечаев подтвердил это с каким-то приятным воспоминанием.