Старик всегда точно знал такие вещи. Нынче же ни башмаки, ни дождь, ни зонтик его не интересовали. Он вообще не выходил из дома. У него было все, что требовалось, все находилось под руками, и тело Старухи никогда еще не оказывалось так близко к нему, как сейчас. Он бесконечно мог смотреть, например, на отливающие всеми оттенками коричневого цвета пигментные пятна и плоские родинки у нее на спине. Некоторые из них выглядели совсем черными, но в этом не было ничего плохого; другие, только-только появившиеся, казались скорее красными. Старик рассматривал их регулярно, потому что Старуха, странным образом, о них почему-то не забывала и время от времени, подойдя к Старику, поворачивалась к нему спиной и старательно поднимала одежду на верхней части тела. Старик усаживал ее на стул, боком, чтобы видеть спину, и проводил по коже ребром ладони. Потом, касаясь спины кончиком пальца, обозначал родинки, будто рисунок созвездий на карте звездного неба. Старик точно знал этот рисунок, сразу замечая малейшие изменения в нем; в таких местах он чуть сильнее нажимал на кожу. Старуха тут же замечала это и лаконично, но без всякого огорчения, даже скорее весело, говорила: «Раз». Старик с готовностью подтверждал: «Раз».
Сегодня та женщина снова все утро, до самого обеда, находилась у них, и с нею была еще одна женщина. Они буквально над головами у них говорили о какой-то квартире, о мебели, о вопросах гигиены, о каких-то опасностях, которые надо иметь в виду, — словно тут, у них в квартире, проходил семинар по санитарии и технике безопасности. Старуха, сидя в кресле, продолжала спать; Старик тоже делал вид, будто дремлет: так все-таки меньше была опасность, что к нему обратятся и ему придется вступать в какие-то отношения с теми женщинами. Из-под полуприкрытых век он снисходительно наблюдал, как у одной из женщин в углах губ копилась, вспенившись, слюна. Крохотные подвижные капельки от движения губ превращались в ниточки, и было полное впечатление, будто поблескивающие эти тяжи, растягиваясь и сокращаясь, и заставляют шевелиться губы. В слова, которые они произносили, Старик не вникал; лишь слышал, что разговор, становясь то тише, то громче, не прекращается ни на секунду. Женщины, должно быть, уже довольно долго сидели в большой комнате, когда Старик вдруг понял, что речь идет о них со Старухой и об их квартире. Он инстинктивно насторожился, но не счел нужным вмешиваться в разговор — до того момента, когда одна из женщин стала утверждать, что Старуха не может говорить, то есть