Дядя Костя подумал.
— Разница есть, — сказал он простодушно. — А сходства не вижу.
— А вам не приходило в голову, что в каждом из этих предметов можно что-нибудь оставить на память? Если, скажем, он вёл дневник, почему бы не положить одни страницы в старый телефон, а другие — в музыкальную табакерку?
— А он вёл дневник?
Трубочный Мастер снова взглянул на рисунок.
— Кто знает? — сказал он. — Теперь вам, мне кажется, надо найти в Музее эти предметы и выяснить, не являются ли они, так сказать, средством упаковки. Ох, Нил! Никогда не забуду, как он держал со мной пари, что нашу речку можно перейти на ходулях.
— И выиграл?
— Нет, проиграл.
По-видимому, немухинцы до поры до времени махнули рукой на свой Музей, иначе они не сократили бы число его сотрудников до двух и даже одного.
Таким образом, дядя Костя оказался и старшим хранителем, и уборщицей, и сторожем ночным и дневным. Вот почему в первые дни своей работы он забыл и думать о загадочном обруче. И, должно быть, долго не вспомнил бы, если бы я случайно не оказался в Немухине и не заглянул в Музей.
Босой, голый до пояса, в подвёрнутых спортивных штанах, дядя Костя натирал пол, да так лихо, как будто всю жизнь был полотёром.
— В описи значатся, — ответил он, когда я спросил его о семи предметах, вписанных в обруч. — А в наличии — нет. Кроме подзорной трубы, через которую ничего не видно.
— А где она? Можно на неё взглянуть?
Подзорная труба, медная, позеленевшая, тяжёлая, была раздвинута до предела — как будто нарочно, чтобы показать, на что она способна. Но, взглянув через неё из окна на открывавшийся за Немухинкой лесок, я убедился в том, что дядя Костя был прав: отразился, да и то неясно, только мой собственный глаз.
— Вы не пробовали её разобрать?
Это было не так-то легко — развинтить трубу, которую кто-то свинтил тому назад лет двести. Но дядя Костя, полюбовавшись натёртым полом, помог мне, и мы вдвоём кое-как справились с верхним узким отсеком, в котором ничего не оказалось, кроме толстого слоя пыли. Во втором, более широком, мы нашли большую мёртвую муху, а третий, четвёртый и пятый были наглухо забиты смятыми, исписанными листами бумаги.
— Ну, вот! Напрасно старались! — проворчал дядя Костя.
Но я разгладил несколько страниц на колене и прочёл: «Между тем в Немухине всё было бы хорошо, если бы решительно всё не было плохо». Почерк был неразборчивый, некоторые страницы так скомканы, что, казалось, ни слова нельзя было прочитать. Тем не менее я аккуратно сложил их и сказал дяде Косте:
— Э, нет! Не напрасно!
Без сомнения, вы уже догадались, что Трубочный Мастер был прав: покидая город, Ночной Сторож оставил кое-что на память. И хотя самовар, модель фрегата и другие предметы только значились в описи, теперь стало ясно, что их нужно найти, потому что и они могли оказаться «средством упаковки», хотя более странную упаковку трудно было вообразить.