Первым был его школьный друг Саша Рыжов, с которым они вместе когда-то заразились романтикой ночных рокерских гонок. Тот так и остался при мотоцикле. Рыжий тоже был в армии в одно время с Заманихиным. Вернулся на месяц раньше, и сразу, конечно, на мотоцикл. Да в тот первый раз недалеко уехал. Как он рассказывал потом, вечером шел дождь, и к ночи слегка подморозило — осень. Сел, дал газу, обрадовался, прибавил еще, и вдруг из-за поворота выскочил какой-то бешеный велосипедист. Рыжий только и успел руль повернуть. Заднее колесо занесло, тачка легла на дугу, Рыжего вынесло из седла — это его и спасло: сломал лишь левую руку, ободрал ногу до мяса, да жалко еще было новые кожаные штаны. Мотоцикл же, скинув седока, взъярился, как взбесившийся конь: пролетел на дуге метров десять, споткнулся о поребрик, сделал пяток кульбитов и врезался в столб. Рыжий с яростью рассказывал, как вскочил, бегом догнал велосипедиста и накостылял ему сломанной рукой: за тачку, за то, что та превратилась в груду металлолома. Может, и руку-то об велосипедиста сломал.
Тогда и предложил Заманихин другу свой мотоцикл. Деньги у Рыжего были — накопил в армии, все два года колымил на станции техобслуживания, ремонтируя командирские авто и, кстати, опыта набираясь. Заманихинский «Чезет» Рыжий знал, как свой — вместе до армии его разбирали-собирали, но все-таки поломался немного: друг как никак — у него не купишь дешевле, когда знаешь, что с ним случилось горе. Да и думал Сашка Рыжов поездить, покататься еще вместе с Заманихиным, но тот ни за что, будто решил стать монахом. Купил-таки, и хоть была у Заманихина за тот доармейский год тачка уезжена, как за три, отделал ее Рыжий, и до сих пор она, кажется, на ходу. Руки у него золотые, работал он в автосервисе, и там на него молились.
Вот такой был первый читатель у Заманихина. Ничего он не смыслил в литературе, но бескомпромиссный был. Именно он поднял вверх большой палец, когда Заманихин, наблюдавший, как Рыжик читает, задал заискивающее «Ну как?», загадав при этом: если скажет «Ничего», значит, действительно ничего хорошего. «Больше не буду тебя тачками соблазнять», — патетично добавил друг-технарь, и это многого стоило.
Вторым читателем у Заманихина стала Надя. Они познакомились в библиотеке. Надя тогда заканчивала пятый курс психологического факультета, у Павла был к тому времени примерно курс четвертый его собственного заочно самообразовательного университета. Была, понятно, весна, призывно щебетали воробьи, но Наде нужно было писать дипломную работу на тему «Психология творчества», а тут как раз такой самобытный экземпляр. Заманихина тема тоже заинтересовала, разговорились, он попросил список литературы, затем — телефончик, затем — где-нибудь встретиться и погулять — воробьи ведь, весна. В общем, этот самобытный экземпляр только мешал Наде. Но уже в начале лета он самоотверженно держал кулаки четыре раза по часу — бездельник! — пока Надя сдавала госэкзамены, ведь к тому времени они уже не мыслили себя друг без друга.