— Конечно.
— И нас?
— Как это?
— Ну, вот мы стоим перед вами — мы, получается, тоже выдуманы?
Заманихин ничего не понимал, и лысый опять это почувствовал:
— Похоже, без цитат не обойтись, — он начал копаться в книге. — Сейчас, сейчас… Вот, например, — и он начал читать: — «Напротив него — и это тоже попало в кадр — в кресле, положив ногу на ногу, сидел мужчина и разговаривал по телефону. Он был подстрижен по моде, пришедшей к нам из американских боевиков — его череп был выбрит начисто, и из растительности на голове его украшали только кустистые седые брови. В глазах — холод, на губах — ехидная улыбка, обнажающая ровные зубы и фиксу на клыке…» А? Что? Похож? Фиксу показать? — и лысый ощерился — там, во рту у него действительно блеснуло золото.
— Это чудовищное совпадение, — подавлено произнес Заманихин. Не мог он не узнать отрывок из своего произведения.
— Хотелось бы, батенька, верить, но факты — упрямая вещь. Не мною первым сказано. В этой книге нет ни одного — ни одного! — поднял лысый палец, — описания, которое бы так или иначе не соответствовало действительности. Мы все, конечно, польщены, приятно, когда о тебе пишут…
— Мы не польщены, шеф, — вдруг перебил лысого один из парней. — Чего он нас с Жемком все время бугаями называет.
— Так это же, Кнут, комплимент. Он же не называет вас долбогребами, как я. Он — ласково: бугаи, бугайчики… Впрочем, теперь вы можете и отомстить. Пора Павлу Петровичу понять, что тут не до шуток. Давайте!
Молодцы вдруг схватили Заманихина за кисти вывернутых рук и подняли его в воздух. Боль вонзилась в тело, крик разорвал сжатые зубы. Парни подтащили его чуть вперед, к веревке, зацепили за крюк его руки в наручниках и оставили висеть вместе со стулом.
— Мы тут усовершенствовали вашу пыточку, — сквозь шум в ушах услышал Заманихин голос лысого. — Помните, как у вас описано? Зачем мальчишечкам надрываться, на руках вас держать, когда можно вас на крючочек подвесить вместо лампочки, — лысый поднял за волосы опущенную голову Павла и улыбнулся ему в лицо: — Итак, где же нам найти фотографа?
В глазах Заманихина потемнело. У него бы было такое чувство, что все это происходит не с ним, если бы ему не претила банальная пошлость этой фразы. Ну как это — не с ним, когда он все видит, слышит, чувствует. А руки! Они ведь сейчас оторвутся! Но по мере того, как его сознание все больше и больше заволакивало густым неприятным туманом, ему казалось, что он начал кое-что понимать. Он попал в какой-то другой мир, другое измерение. Это был мир его собственной книги, где живут им же созданные герои. И в глазах было черно с красными пятнами — черно-красная книга вокруг! Город, казалось бы, тот же, да не тот — город создан в его воображении. Невыразительная пустота над головой, потому что он, создатель этого черно-красного мира, не смог описать небо; зыбко, шатко под ногами. Надежда на спасение только в слове. Нужно слово, но какое? Как найти сейчас его?