Непередаваемые впечатления!
В каком-то новом, неизвестном мне ранее азарте я накручивал круги по лесу в поисках красных, желтых, серых, бурых, а порой и совершенно удивительных расцветок шляпок. Грибы росли в таком изобилии, что не надо было даже далеко отходить от деревни. Я забыл обо всем, я наслаждался видом найденного красавца, срезал его и, оглянувшись по сторонам, спешил дальше. Я был как будто в счастливом сне, я радовался, как ребенок, каждой находке, а в голове, однажды возникнув, крутилась мысль: вот так и надо жить — получать от земли и от солнца добро, а потом отдавать себя людям, как вот этот гриб.
Так и плутая около деревни, я скоро с грустью обнаружил, что корзина, казалось, такая вместительная, полна до краев, а значит, надо выходить из леса.
После обеда мы с хозяйкой чистили мою добычу. Евдокия Тимофеевна, безжалостно выкинув половину содержимого корзины, рассказывала мне о грибах:
— Вот это белый — ценный гриб, а это тоже белый, но ложный. Попробуй языком под шляпкой — горько? — гриб тут же летел в помойное ведро. — Это вообще поганки, — снова в ведро. — А вот это вкусные грибочки — лисички. Никогда они не червивеют, не смотри. Моховик, волнушка… Это хорошо, даже волнушки пошли. Подожди, шкурку на шляпке надо почистить… Ничего, наука не сложная, враз одолеешь.
Нельзя сказать, что я совсем не разбирался в грибах. Например, те «поганки», что хозяйка выбросила, я знал, у нас загородом собирают, но я молчал и только слушал. Что съедят в городе, не будут есть в деревне. Пусть это поганки, Евдокии Тимофеевне видней.
Потом, ближе к вечеру, когда уже стало садиться солнце, мы с хозяйкой пошли на огород, который был за домом. Долго поливали огурцы, капусту, морковку — всего здесь было много. А затем я носил воду из колодца, категорически запретив делать это Евдокии Тимофеевне, и долго она со мной по этому поводу препиралась.
— Как же раньше-то я носила, вчерась… и не умерла, — возмущалась она. — Самому-то, небось, тяжело с непривычки.
Она была права. Пока наполнил бочку на огороде, а затем — и бак в бане, я-то как раз с непривычки чуть и не умер. Колодец стоял в центре деревни возле пруда. То и дело, встречавшиеся мне незнакомые люди благодушно здоровались со мной, будто знали меня давно. И я отвечал им тем же простецким «здрасте», радуясь про себя, что меня так легко здесь приняли.
Когда стемнело, Евдокия Тимофеевна затопила баню, и я смыл с себя всю накопившуюся грязь. Ах, Господи, вода и та была здесь другой — жесткой, не мылкой, но удивительно вкусной. Оделся я в сероватую полотняную одежду — штаны, свободные, вроде кальсон, рубаху без пуговиц — одежду старинную, будто из фильмов о революции, но прочную и благоухающую какой-то травкой — кажется, мятой. Как просто предложила мне ее хозяйка, отправляя меня в баню: