– Почему?
О, эти непрошеные слезы, постоянно угрожавшие хлынуть по щекам! Как можно все объяснить ему и при этом не заплакать? Она знала, как настойчив Гриффин, когда чего-то хочет: ни за что не отстанет, пока не получит ответы на все свои вопросы. Нужно все рассказать, пока его проницательность и нежность не заставили ее броситься к нему в объятия и по-женски, навзрыд, расплакаться.
– Она любила отца. И он любил ее, писал стихи, читал. Джозефина тоже писала стихи до самой его смерти. Теперь девочка клянется, что ненавидит поэзию, но я-то знаю: так она пытается справиться с ударом от кончины отца. Для нее все это очень непросто. Я не говорила сестре, что семья матери не одобряла ее нового мужа, называла нищим ирландцем, бродячим поэтом, у которого ни пенни за душой; утверждала, что она умрет нищей и несчастной.
Ее голос прервался всхлипом, но она быстро его подавила и с горечью заключила:
– И самое страшное, что они оказались правы: мама действительно ошиблась в своем выборе.
Ее голос снова дрогнул.
– Эсмеральда…
Гриффин потянулся было к ней, но она увернулась и быстро вытерла слезы.
– Нет.
Она не хотела его жалости. Если он обнимет ее и прижмет к своей груди, она разрыдается, и одному Господу ведомо, когда остановится и чем все закончится.
Эсмеральда откашлялась, в который раз вытерла глаза и повернулась лицом к Гриффину.
– Только не надо нас жалеть. Я не хочу, чтобы Джозефина вращалась в обществе, чтобы на нее смотрели сверху вниз из-за того, что у нее был такой отец. Уж вам ли не знать, каким жестоким может быть свет.
– Верно.
– Только, прошу, не выгоняйте нас. – Голос ее опять прервался, но она шмыгнула носом и нашла в себе мужество добавить: – Ведь вы же сами умоляли меня принять ваше предложение.
– Умолял? – повторил Гриффин, не веря своим ушам, и наклонил голову так, что их лица почти соприкасались: – Я никогда никого не умоляю, Эсмеральда.
Она запрокинула голову:
– Я неправильно выбрала слово.
– Как насчет «настаивал»?
– Вы просто преследовали меня.
– Нет, скорее перехитрил.
– Но вы же согласились на все мои требования.
– Да, но лишь потому, что меня все устраивало.
Почему у него на все есть ответ?
– Тем не менее у нас договор, ваша светлость: вы на нем настояли, – и я полна решимости заставить вас его выполнить.
– Смело.
У нее нет выбора: если не сказать все сейчас, они с Джозефиной обречены.
– Я уверена, что благодаря леди Норвуд уже весь Лондон знает, кто моя мать, но поскольку я двоюродная сестра виконта Мейфорта, не вижу, каким образом это может плохо отразиться на ваших сестрах, поэтому считаю возможным продолжить выполнять свои обязанности.