Эсмеральда тоже прошла в комнату.
– Спасибо тебе за заботу, но скажи: у нас что, потолок протекает?
Джозефина удивленно подняла голову, потом с невинным видом оглядела комнату. Эсмеральда проследила за ее взглядом. Гостиная была хоть и невелика, но благодаря трем окнам здесь всегда было светло, а в ясные дни солнечно. Здесь вместе с несколькими предметами дорогой мебели, перешедшей Джозефине от семьи отца, соседствовал потертый диванчик, обитый тканью с цветочным рисунком, и старенькие кресла. У стены стоял чайный столик во вполне приличном состоянии. На стенах висели два медных бра и пейзаж с изображением стада овец, пасущегося на ирландских холмах.
– Я ничего не заметила, – пожала плечами Джозефина, пытаясь отыскать мокрое пятно. – А что, где-то на полу есть лужа?
– Нет, но у Наполеона почему-то мокрая шерстка, совсем как сегодня утром, хотя это понятно: мы гуляли с ним под дождем.
Сестра замерла: очевидно, поняла, что попалась, – глаза и рот ее округлились.
– Ты не послушалась меня и опять гуляла с собакой одна? – задала Эсмеральда риторический вопрос.
Джозефина упрямо сжала губы, скрестила руки на груди и с вызовом уставилась на нее.
– Я жду ответа.
– А я не собираюсь ничего говорить.
Наполеон залаял и глухо зарычал, потом опять подскочил к юбке Эсмеральды в надежде на ласку, и ей пришлось погладить песика.
– И почему же? – обратилась она к сестре.
– Тебе не понравится то, что я скажу.
– Вполне возможно, – согласилась Эсмеральда, постукивая ногой по полу. – Однако я настаиваю. Говори.
– Только не сердись, ладно?
Гнев Эсмеральды мигом растаял. Джозефина всегда знала, как подольститься к сестре. Она тоже не хотела ссориться, но дело казалось ей важным, чтобы его игнорировать. Воспитанием сестры должна была заниматься вовсе не она, но после смерти своего отца девочка осталась совсем одна, и Эсмеральде пришлось взвалить эту ношу на свои плечи.
– Если ты опять выходила одна, то у меня есть причина сердиться. Наполеон вполне мог подождать моего возвращения. Ну так что?
Сестра по-прежнему стояла с упрямо сжатыми губами и хмуро смотрела на Эсмеральду. Упрямство – еще одна черта, унаследованная ею от отца-ирландца.
– Джозефина!
– Видишь, ты уже злишься, а я даже еще ничего сказать не успела! – взорвалась девочка, мятежно сверкая глазами.
– Пока не злюсь, но очень скоро начну. Ты выводишь меня из себя своим упрямством.
– Ладно, успокойся: я действительно выходила, – пробормотала Джозефина и быстро добавила: – Но вовсе не одна.
Эсмеральда насторожилась:
– А с кем? Миссис Чиддингтон приходила в гости?